— Мы ведь с ним просто так договаривались, без бюрократии. Я ему бабки, он мне тебя, — Влад загоготал. — А тут вдруг приспичило — официальный договор нужен. Мол, проверки достают. Да лажа все это, скажу тебе. Какие на фиг проверки, если ты числишься в отпуске, а по бухгалтерии ничего не проводилось?
— И больше ничего с тебя не содрал?
— Были намерения, но я тоже не пальцем сделанный. Ума не приложу, на фига ему бумажки понадобились?
В отличие от Влада, для меня это не являлось секретом. Шеф сам напомнил о вчерашнем разговоре, а дальше сложить два и два несложно. Если бы Влад внимательно прочел договор, он и сам бы догадался. Впрочем, прочел, тут сомневаться не приходилось, и даже то, что мелким шрифтом напечатано. Не из тех он людей, которых можно на мякине провести, иначе не удалось бы заработать столько денег. Только тот пунктик, ради которого шеф не поленился подняться ни свет, ни заря и преодолеть немалое даже для его козырной машины расстояние, для Влада ничего не значил. Он или не обратил на него внимания, или не придал ему значения. А если и придал, не исключено, что мысленно посмеялся.
В стандартном договоре фирмы «Эсмеральда» четко оговаривалось, что если при выполнении заказа обнаружены исторические или материальные ценности, фирма претендует на половину от положенного владельцу материального вознаграждения. То есть, если государство выплатит нашедшему клад четверть его стоимости, фирма имеет право на половину этой четверти, то есть, на одну восьмую часть его стоимости. Элементарная арифметика.
Влада сокровища интересовали в последнюю очередь. Он сам об этом сказала. Кроме того, что не верил в их существование, считал, что, если они и имеются, стоимость их мизерна, по сравнению с прочими затратами. Каждый рассуждает со своей колокольни. А шеф мой не такой дурачок, каким его считает Влад. Просто так, он и пальцем не пошевелил бы. Наверняка мои коллеги успели что-то нарыть в архиве.
— Меня пару денечков не будет, дела. Так что не скучай, и приглядывай за всем, что здесь происходит. Не зря же я вашей фирме такие бабки башляю.
— Я в отпуске, дела фирмы меня мало волнуют.
— Ха-ха! — В отличие от Игоря Владимировича Влад оценил мой юмор. Так же, как недавно шеф, похлопал меня по плечу. — Не волнуйся, братишка, в накладе не останешься, — и царственной походкой направился к гаражу.
Телефон надрывался. Бодрое «Взвейтесь кострами» ножом вспарывало устоявшуюся в доме тишину, внося в нее новое, чужеродное. С клаксоном автомобиля по децибелам не сравнить, но гармонию нарушало. Подчинившись мотиву песенки из ранней молодости, и даже мысленно напевая незамысловатые слова, я в буквальном смысле взвился по лестнице и влетел в комнату.
Мобильник валялся в кресле на груде разбросанной одежды. На дисплее — фотка Наталки, казалось, это она надрывается в исполнении пионерского марша.
Успел. В ухе пиликнуло, сердце мое встрепенулось от знакомого и родного голоса.
— Славик, как здорово! Я думала, никогда не смогу до тебя дозвониться…
Сколько мы с ней не виделись? Три дня, а вроде бы прошла вечность. Или тут важно не только время, но и расстояние? Всего три дня, а сколько поменялось, какая трансформация чувств, какие сумбур и неразбериха в голове. Еще позавчера она для меня была самым дорогим и желанным человеком, вчера я мог без зазрения совести наговорить ей кучу гадостей. А сегодня…
— Наточка, я тоже безумно рад тебя слышать!
Я не соврал. Сейчас у меня и мысли не возникло в чем-то обвинять ее, укорять. Какие мелочи: немножко приврала, немножко недоговорила. Все женщины такие.
— Ты на работе?
— Шеф где-то загулял, еще не появлялся, так что — лафа…
Вот те на, Игорь Владимирович, не предупредил о своем отъезде. Интересно… По забывчивости, или так задумано? Впрочем, начальство не обязано докладывать подчиненным о своих прихотях. На то оно и начальство, чтобы своевольничать.
— Можешь еще пару часиков побалдеть. Он только что был здесь.
— Да?
Похоже, я сразил девушку новостью. Что-то в ее голосе промелькнуло: не просто удивление, а растерянность, что ли?
— И что ему было нужно?
— Сам голову ломаю. Он со мной небрежненько так, по-барски. С братиком твоим пошушукался и — обратно в город.
Она не среагировала на «братика», восприняла, как должное, словно и не было паутины таинственности, которую она сплела, и в которой я увяз.
— Совсем ничего не сказал? — в голосе больше, чем праздный интерес.
— Не совсем. Пару напутствий из себя выдавил. Пожелал хорошо отдохнуть и посоветовал не надрываться, так как я могу еще пригодиться на работе, — не знаю почему, соврал я.
Что-то подсказывало, что нельзя говорить Наталке об истинной причине визита Игоря Владимировича. Интуиция?
— Славик, ты соскучился по мне? — внезапно переменила тему Наталка.
— Конечно, соскучился, — ответил искренне.
— Хочешь, я приеду на выходные?
— Еще бы…
Нутром чувствовал, что решение было продиктовано не желанием скрасить мое одиночество. Наверняка имелась иная причина, более для нее важная, но все равно было приятно.
Глава восьмая
В деревню я отправился после обеда. Погода разыгралась не на шутку. После затяжных дождей она словно устыдилась и решила воздать недостающее тепло. Солнце жарило немилосердно, уподобляясь плакатному рабочему из недавних времен, который трудился за себя и за того парня.
Пока тропинка пролегала под кронами деревьев, идти было легко, даже приятно, но потом деревья закончились, и, когда я взобрался на пригорок, рубашка потемнела от влаги, а по лицу ручьями струился пот. Мелькнула мысль плюнуть на все, повернуть обратно, окунуться в прохладный пруд. Но я не поддался. Спешить было некуда и, чтобы не раскисать, уверял себя, что совершаю приятную и полезную для здоровья процедуру.
В таком непрезентабельном виде, немножко взбодренный морально, но угнетенный физически, я доплелся до деревни. Она, судя по всему, была крохотная, состояла из одной улочки, повторяющей изгибы ручья, к которому спускались огороды местных жителей.
Первый, встретившийся дом, выглядел пустым и заброшенным. Осыпавшаяся серая черепица, лишь местами сохранила природный оранжевый цвет. Облупленные стены с торчащей из осыпавшегося лампача соломой и с пустыми глазницами окон почти полностью утопали в густом бурьяне. От штакетника, некогда ограждающего двор, осталось несколько покосившихся кольев, все остальное рачительные соседи наверняка пустили в печку.
Звуки обычные для сельской местности: кудахтанье, мычание, потявкивание. Как будто жизнь бьет ключом, вот только людей не видно.
Я дошел до небольшой площади, увидел традиционный памятник воинам-освободителям, с высеченными на камне фамилиями погибших сельчан. Памятник — ухоженный, газоны вокруг него засеяны чернобривцами, бордюры побелены. Рядом с памятником — здание, отличающееся от сельских жилищ. Бетонный куб со стеклянным фасадом — стандартный магазинчик конца семидесятых, начала восьмидесятых годов прошлого века. Появилась надежда: где еще бурлить жизни, как не возле единственного очага культуры? Но, преждевременная. Ее похоронил поржавевший замок, к которому, судя по виду, давно никто не притрагивался.
Некоторое время покрутился на площади, но из живых существ увидел только пару куриц, лениво разгребающих пыль, и козу, которая, громыхая цепью, неспешно обгладывала кленовые листья. Больше здесь делать было нечего, и я поплелся дальше.
Привычный хаос звуков нарушил скрежет металла, а затем возник и сам нарушитель спокойствия: пацаненок лет десяти, гордо оседлавший допотопный «Орленок». Велосипед — непрезентабельный и страшноватый на вид, от заводской краски ничего не осталось, крылья и багажник отсутствовали, эмаль на руле облупилась и зияла проплешинами. Тем не менее, он выполнял свою функцию и, хотя шумел больше, чем трактор «Беларусь», все же катился по неровной брусчатке, подпрыгивая на камнях и отчаянно виляя. Мальчик, одетый лишь в шорты, загорелый до черноты, с торчащими клоками выгорелых на солнце волос, рулил в мою сторону. Я поспешно отскочил, дабы не оказаться под колесами раритета.