— Славик, что это кричало?
Голос Томы дрожал, она вцепилась в мою руку мертвой хваткой.
Если бы я знал. Мое воображение зашло в тупик. Единственное, в чем я не сомневался, испугавшее нам существо должно было быть ужасным, и мне не хотелось с ним когда-либо встретиться.
На свежем воздухе, вдохнув ночной аромат, мы словно очнулись и, наконец-то, поверили, что плохое осталось позади. Тома еще всхлипывала, но дышала ровнее.
Через кухню, предварительно сняв промокшую и пропитанную грязью обувь, вошли в бар. Там, уже никого не опасаясь, зажгли светильник. Я достал из шкафа бутылку и бокалы. Тома не требовала женских напитков, молча согласилась на коньяк. Его мы выпили залпом, стоя, не решаясь присесть на диванчик. Одежда пребывала в таком жутком состоянии, что садиться вообще не рекомендовалось.
Коньяк если и не успокоил, все же придал бодрости.
— Возьми бутылку, и пойдем наверх. Мне нужно принять ванную.
Мне тоже нужно было принять ванную или хотя бы залезть под душ. Меня тошнило от самого себя.
В гостиной горел свет. Кеша и доктор сидели на диване и тоже пили коньяк. Одежда их выглядела не лучше нашей, но им было не до приличий. Над ними статуей возвышалась Наталья Владимировна.
— Мы услышали шум, — сказал я, прячась в тени. — Что-то случилось?
Никто из них не обратил внимания на то, что мы появились со стороны кухни, наша грязная одежда тоже не привлекла их внимание. Им было не до этого.
— Ничего страшного, — ответила Наталья Владимировна, голос — обычный, лишенный каких-либо эмоций, — Марине стало хуже, Иннокентию Вениаминовичу пришлось сбегать за врачом. Но уже все нормально, — снизошла до объяснения.
Если она рассчитывала, что мы поверим, то глубоко заблуждалась. Но ее ложь была нам на руку, мы сделали вид, что приняли ее выдумку за чистую монету и быстро, даже очень быстро, взбежали на второй этаж.
— Славик, не закрывайся, я к тебе приду, — попросила Тома, и я не смел ей отказать. Мне тоже нужно было отвлечься от пережитого кошмара.
Лишь оказавшись в своей комнате, небольшой, уютной и знакомой до последней мелочи, я почувствовал себя увереннее.
Первым естественным движением было — запереть дверь, включить свет, забраться под одеяло и оградиться от внешнего мира. Как ребенок ограждается от детских страхов. Но вспомнил обещание, данное Томе, и обреченно махнул рукой. Заметил, что сжимаю за горлышко бутылку. Посмотрел на нее, как на диковинку, метнул взгляд на журнальный столик, где со вчерашнего вечера стояла такая же, и тоже едва начатая. Что это — клептомания или прогрессирующий алкоголизм?
Вместо глупых рассуждений наполнил стакан почти до краев и залпом выпил. Продрало наждачкой горло, разлилось тепло, зубы перестали стучать, только желанное опьянение не приходило.
Помылся и переоделся в чистое машинально, почти не соображая, что делаю. Уселся в кресло и снова налил коньяк.
Неслышно отворилась дверь. Я содрогнулся. Крик ужаса едва не вырвался из груди. Я был почти уверен, что мне явится нечто страшное, настолько страшное, что мозг сорвется с катушек и улетит в пропасть.
— Славик, скажи, что нам все только приснилось…
Тома была в светлом махровом халате, влажные, едва причесанные волосы местами сбились в комки. И в этом, безусловно, имелась своя прелесть, свой шарм. От нее веяло чистотой и, несмотря на взволнованный вид, спокойствием. Я ринулся ей навстречу, охватил руками, прижался. Она была мне нужна, она была моим спасением, мне необходимо было утонуть в ней, иначе, мой разум утонет в иной пучине.
Оказавшись в моих объятиях, Тома всхлипнула, расслабилась. Я подхватил ее на руки и уложил в кровать.
Ни монстры, ни иные призраки в эту ночь меня не беспокоили. Я спал спокойно, безмятежно, словно ребенок, и проснулся, как ни странно, с первыми лучами солнца. Голова — ясная, прошлые страхи напоминали о себе легкой тенью, которая не могла омрачить радость наступающего дня.
Тома спала. Я тихонько умылся, оделся и спустился вниз. Кто-то успел стереть грязные следы на лестнице и на полу, везде — чисто, как обычно.
Вышел через парадный вход, обошел здание. Спустился к двери цокольного этажа. Она была надежно закрыта на замок. Убедившись, что никакой монстр не сумеет вырваться наружу, я тихонько пробрался на кухню и повесил связку ключей на ее положенное место.
Глава десятая
Мысли о твари, которая ночью едва не довела до инфаркта, не отпускали ни на миг. И хотя чувство страха притупилось, полностью исчезать не желало. Едва я вспоминал жуткий крик, внутри что-то застывало, становилось неуютно, в душе поселялся ощутимый дискомфорт. Я не мог придумать логическое объяснение случившемуся, не мог отыскать в архивах памяти название существа, способного издавать столь невыносимые звуки. Предположения возникали разные, одно другого невероятнее. Ведь, когда заканчиваются нормальные аргументы, приходится выискивать их в области нереального.
Я сидел в беседке и, невзирая на данный себе обет, выкуривал одну сигарету за другой. В массивной каменной пепельнице уже не оставалось места для новых окурков, пепельная пыль устилала покрытую лаком поверхность стола.
— Славик! Вот ты где спрятался! А я уже весь дом обыскала…
Я вскочил, Наталка бросилась мне на шею. Так вот оно то, радостное, в предвкушении чего трепетало с утра сердце.
— Наточка, Солнышко! — она уткнулась головой мне в грудь, я гладил ее по мягким волосам, словно целебный нектар, вдыхая их аромат. — Как я рад, что ты здесь! Я так скучал по тебе.
— Правда?
Она отодвинулась и заглянула мне в глаза. Я смутился. Чуть-чуть. Ведь не соврал, действительно, скучал. Может и отвлекался иногда, но ненадолго и не всерьез…
Наталка что-то уловила. Не задалось у меня с лицом, все читают на нем, словно в открытой книге.
— Понятненько… Соблазны были, ты им мужественно противостоял, но они оказались сильнее.
Отпираться не было смысла. Лицо мое запылало, стало жарко.
— Я даже знаю, кто эта змея-искусительница.
— Откуда? — вырвалось у меня.
В ее глазах играли озорные искринки.
— Я заглянула в твою комнату.
Ноги мои подкосились. Одно дело рассуждать об абстрактном, и совсем иное… Я представил, что она могла увидеть, слабость овладела, ноги подкосились.
— Да не тушуйся, ты, — заметив мое состояние, успокаивала Наталка. — Ты мне в верности не клялся. Дело молодое, наживное…
Я не верил, что она говорит искренне. Не может девушка спокойно рассуждать о сопернице, пусть та и в подметки ей не годится. Такого не бывает.
— Конечно, вину искупать придется долго и упорно. — Все-таки да, мне показалось, что я уловил дымок досады, всего лишь на мгновенье затмивший ее взгляд. — Я потом придумаю, как тебя наказать. А пока, Славик, у меня к тебе просьба, — ее голос стая серьезным. — Желательно, чтобы никто не догадывался о наших отношениях. Продолжай развлекаться с Томой. Я разрешаю.
— Как…
— Как и прежде.
Наталка отстранилась от меня.
— Но почему?
— Так надо, — ответила загадочно.
Я ничего не понимал. Присел на скамейку, закурил очередную, не помню какую по счету, сигарету.
— И ты ко мне не придешь?
Она замялась.
— Не уверена.
— Обиделась?
— Я уже сказала, что — нет.
Она наклонилась, поцеловала меня и уже собралась выпорхнуть из беседки, когда рядом заскрипел гравий. На дорожке показалась инвалидная коляска, подталкиваемая сиделкой с непроницаемо-суровым выражением на лице.
Маринка показалась мне бледнее, чем раньше. Может, Наталья Владимировна не соврала, что ей ночью стало хуже?
Она хотела что-то сказать, но увидела рядом со мной Наталку и передумала. Кивнула небрежно, мимоходом, и коляска, не останавливаясь, покатила дальше.