Отчего-то я не задавался вопросом, куда и зачем везёт меня, – это был сон внутри сна. Впрочем, правда же, кто такой этот Хмаров? Зачем он в трамвае ездит? Кто он такой вообще? Почему держимся друг с другом так, будто между нами по меньшей мере близкое родство? Да и Хадижат утверждала… Для чего она свела меня с ним? Трепались-трепались, а так не поговорили и ни о чём.
В морось и темноту. Занялся дождь над городом. Исчезли мёртвые здания, уплыли развалины, только синие дрожащие стены обтекали нас. Я отражался в толстом боковом стекле, и казалось, что тот, другой, призрачный, бесконечно мудрее и лучше. Он был снаружи, летел сквозь водяную пыль, вдыхал бодрящий воздух. Огни рекламных панелей в сонной вышине, редкие пятна горящих окон, нечёткие полуразрушенные дома – всё это накладывалось на моё отражение, и я пропускал город через себя.
Знаете ли вы, что такое «Цветочные войны»? На букву b: Blumenkriege – термин, которым пользовался д-р Геббельс для описания захвата Австрии и Чехословакии в 1938 году. «Не пули, а цветы встречали наших солдат», – заявлял он, когда вермахт маршировал по улицам Вены и Праги. Фашисты выиграли свои «цветочные войны», используя изменников в этих странах, угрозы и подкуп. При попустительстве Лиги Наций были насажены марионеточные правительства… – статья в энциклопедии. А как вам идея: герои среди солдат и офицеров вермахта? Могут ли вообще быть герои среди нацистов и оккупантов? Или вот приезжает эсесовец из айнзатцгруппы на побывку в Дрезден. Там, значит, пожар (после англо-американских бомбардировок) – и вот Herr Übersoldat спасает из огня девочку. Он теперь кто? Вы к нему относитесь по-другому? И да, про бомбардировку Дрездена. Где проходили последние бои Великой Отечественной, 5–12 мая? Правильно, в Праге. Там находилась отборная миллионная группировка врага. А почему они прозябали в Богемии, а не переброшены под Берлин, который Алоизычу был точно важнее, чем Влтава? Посмотрите на карту: железная дорога Прага-Берлин идёт через Дрезден. Справочно: с тогдашним дефицитом бензина (ха, почти как сейчас) единственный способ перебросить войска – ж/д. Ну а Дрезден (и весь его железнодорожный узел) разбомбили в хлам англосаксы. Выходит, ковровый авианалёт – благо, а Воннегут с «Бойней номер 5» – щелкопёр? Идиотский вопрос для обывателя, правомерный – для философа.
– Ты слышал такое имя: Эрнст Рудин? – мои раздумья прерваны.
Вздрагиваю.
Так вот зачем он меня позвал?
– Понимаешь, Хмаров, ты же творческий человек, – начинаю осторожно, – ты когда-либо замечал магию звуков? Я убеждён, что звуки, которые, как бы это, для фамилии, предопределяют и само отношение к человеку… Ну, возьми, например: Лермонтов или Ленин: ударное «ле» – чувствуешь, леденец? Сразу какая-то любовь накладывается. И вот, значит, по-моему, самое сильное впечатление остаётся от ударной «у» в первом слоге двусложного слова. Я это экспериментально понял. А самая сильная – в общем, по впечатлению – парная с ней согласная должна быть согласной «П». Как в слове «Пушкин». Пушкин выше нас всех. Я думаю – бесконечно. И люди его любят. Все любят. Это в крови уже… – Пересохло горло, меня тряс озноб; шёпотом, только что догадавшись, я говорил: – И вот если найти человека (зачем-нибудь, скажем, в политике), чтобы фамилия с ударного пу начиналась, то уже независимо, за одно это созвучие, народ будет…
В темноте проносились этнические кварталы: убогие жилища из пластика и картона; и здесь было светло, и здесь разгулялась жизнь; огни бесчисленных лавок и забегаловок, моторикши, велосипедисты, – ночью, когда упадает жара, пульс района учащается. Патрули миротворцев сюда заходят только при дневном свете. По лужам бегают дети; что постарше – сидят группками под навесами, пережидают дождь; и дымок папирос. Мне думалось, что если я сейчас выйду из-за брони, то они убьют меня, как убивают отвратительных гадов. Я поражался неимоверной наглости Хмарова, с которой он заехал в глушь нехорошего района; не видел, чтоб он сверялся бы с навигатором, – к цели его направляло звериное чувство пути.
– По Кольцу кто ж поедет? «Ежей» понаставили чёрт знает их для чего – не разгонишься. А так – путь мы срежем. Бензин дорогой, – пояснил. Будто я не знал.
Без всякого перехода (вот только что выехали из-под залитой нечистотами арки) вдруг начался центр города, стерильные здания контор и департаментов межуются с пустырями, расчищенными после бомбёжек; громадный, сотканный из синего стекла, кинотеатр IMAX, парни и девушки после вечернего сеанса спускаются по мокрым ступеням; у подъезда выстроены извозчики – «лихачи» на чёрных лакированных дрожках с резиновыми пневматическими шинами.