Выбрать главу

Или броситься, выпрыгнуть?.. Не знаю, сколько продлилось. Пускай даже есть логичные объяснения, заготовленные варианты ответа, но всё это без надобности. Потому что в солнечном сплетении обрыв и пустота.

– Да? – стараясь придать голосу легкость, пролепетал я.

Но их взгляды были направлены за меня. Назад. Сквозь. Затылком я ощутил чужое движение, чужой холодок. Медленно повернулся…

Всё тот же молодой человек в белой трикотажной рубашке сидел несколькими рядами позади. Рука в кожаной перчатке с открытыми костяшками и подушечками пальцев лежала на верхнем поручне кресла. Пшеничными волосами и наивной красивостью лица он походил на правдоискателя. Не думаю, чтобы старше двадцати пяти. Я уже не мог поверить, что несколько минут назад он говорил с пожилой женщиной-кондуктором так нагло и злобно. Приятные голубые глаза. Наши взгляды скрестились и я понял – ему, в свою очередь, с облегчением показалось, будто разглядывали меня.

– Ваши документы.

Пшеничный дёрнулся, недоверчиво ухмыляясь, – я видел его лицо, повернув голову и до боли скосив глаза. Говорят, боковое зрение острее.

Пассажиры разговаривали обычно, крикливо. Я отворачиваюсь. Опасности миновали. Приподнялся, не веря в подарок счастья; с трудом гнутся ноги. Один из рядовых даже отодвигается, уступая проход.

Коричневые ременные петли свисают с поручней. Кажется, будто завяленные змеи. Вперёд, ну, вперёд! Не шатайся; естественнее. Сделай пару шагов. Потерпи, дружок, потерпи чуть-чуть. Вот так, направляйся в конец вагона. Твоя остановка недалеко.

Трамвай, огибая стеклянный угол высотки Телекоммуникационного холдинга, покатился медленнее. Эту часть города бомбила эскадрилья «Вивер». Воронка и остатки стены загорожены, завешены рекламной сеткой.

Я исподволь обернулся. Пшеничный достал из нагрудного кармана плотную книжицу в чёрной обложке. Протянул полковнику. Тот взял, поглаживая в руках (гладкий пластик приятен на ощупь), посмотрел милосердно и ласково, бесконечно долго смотрел не отрываясь – после чего с улыбкой понимания возвратил паспорт, даже не приоткрыв его, не приложив сканер:

– Благодарю вас, господин Хмаров.

Я не ослышался; я разглядел отлично. Казалось, ладони полковника сами были прорезью полицейского сканера, куда вставляются удостоверения личности, и случится одно из двух: или штандартенфюрер действительно сверхъестественным образом выяснил имя пшеничноволосого, просветив корочки паспорта, – или всё это фальшь и придумка, они друг друга очень хорошо знают, и просто играют, играют, заигрываются.

Моя остановка: 1-й Сыромятнический переулок. Ух, наконец-то. Сошёл.

Двери захлопнулись. Трамвай неспешно погремел дальше. Я обходил его желтовато-глянцевую корму, как вдруг запнулся, едва устояв на ногах.

Что-то заставило повернуть голову. Лужица между рельсами. Искры слетают с пантографа. Уплывает задняя площадка.

Вдруг показалось, будто мой желудок уехал вместе с трамваем. Корявый ствол ясеня отражением царапал заднее окно вагона. Внутри же – полковник Рудин, лицо которого за тонированным стеклом казалось высеченным из камня, – внимательно смотрел на меня. Полковник в трамвае, разве это не смешно, Фимочка, это же весело, чего же ты испугался?

III

ПРОБИРАЛА дрожь. Я почти шатался. Наш дом уже близко. Как странно, как невозможно… Эти военные части создавались когда-то красой нации, опорой порядка; и что случится с тем парнем, с тем пшеничным, белокуреньким? Любой мог оказаться на его месте. Например, ты сам, Трофим – Фимочка – Белоризцев. А тот полковник, который… – как его звали? – забыл, специально забыл, замазал, как всё неприятное. Если белокуренький хотя бы страшился, то полковник излучал одно презрение ко всему. Равнодушие. Безразличие, с каким карательный аппарат приговаривает людей к смерти. Зачем ты называешь пшеничноволосого белокуреньким, Фимочка? Чтобы уменьшить его значимость, значение? Мелкий ненужный, неважный человек, если убьют такого, – это станет не такой гибельной потерей, как твоя смерть, Фимочка? А смог бы ты сбить с ног, повергнуть полковника? Ну вот, ты уже заранее смирился, Фимочка, сник, признал себя побеждённым. Случалось ли тебе вообще драться? Я говорю не о дружеской потасовке, а о схватке за женщину, то есть за жизнь. Помнишь ли ты, Фимочка, тот взрыв чувств, когда рассудок бездействует и движениями управляют древние инстинкты, когда суживается поле зрения и время спрессовывается в лепёшку? Как шоферá накануне поездки прогревают мотор автомобиля, так и большинство людей взвинчивают себя для успешного боя: гнев добавляет силы. Представь, что в руке у тебя нож и нужно ударить в сердце врага, – почему-то я был уверен, что полковник мог нанести смертельный укол с отрешённым спокойствием, находясь под властью ледяного разума, а не инстинктов. Да, кроме того, показалось довольно странным: для своего звания полковник неприлично молод. Не более тридцати пяти.