– Мобилизуем индустрию, – командовал Каганович.
– Фабрик больше нет, в деревне давно не пашут, не сеют, – вздохнул я.
– А станки металлорежущие? Точное машиностроение? – не мог остановиться нарком.
– Кое-что, пожалуй, найдётся на автозаводе. Только не в промзоне ЗИЛа – там уже всё переделали в арт-кластеры, – а цеха «Москвича» на Текстильщиках сохранились, – подскочил Хмаров. – Товарищ Каганович, вы сформируйте, пожалуйста, комиссию из инженеров и героев труда для скорейшего восстановления народного хозяйства. И прямо сейчас отправляйтесь в район Южного речного порта, в ваше время эти места назывались – Сукино болото. Инструкции и связь – через унифон.
У железного наркома дёрнулась щека – ты поди, правнук ему приказы отдаёт, но, видимо, чувство долга взяло верх, до и задача новой победы и индустриализации явно увлекла.
– Сломить в открытом бою! – гранёным голосом повторял красноармеец. Взглянул на двух весёлых бойцов, сделал замечание: – В такой день можно бы и не пить.
– В Красной Армии дефективных нет, – ответил один. – Тем более, бой предстоит, как не выпить!
– Оп-ля! – вскрикнул другой. – Что за елдобратия?!
Я бросил взгляд вниз – к эскалатору приближались, рассыпая пепельную пыль, гигантские фигуры двух Тоннелепроходчиков.
– Долой Временное правительство! Смерть оккупантам! – пронёсся, раскачав свисающие со свода флаги, их нечеловеческий рык.
Четырьями отрядами, радиальными улицами – на Кремль. Четырьмя отрядами – до казарм ландсвера. Четырьмя отрядами – к аэродрому, и двум работающим вокзалам, и Телекоммуникационному холдингу.
В середине тридцатых каждый мужчина умел обращаться с оружием: взрослые – прошли Первую мировую или Гражданскую, юные – курсы ворошиловских стрелков. Их не надо учить. Они – с нами. Победным чудо-маршем: десять, сто, тысяча.
Каждая колонна – парад. Впереди – три флага: имперский чёрно-золотой, и советский алый, и наш – бело-сине-красный.
И солнце.
На улицы высыпали.
Измождённые. Сколько в городе осталось – полмиллиона, полтора? Все тут.
Входя на Цветной бульвар, шагаем под эстакадой Садового.
– Сверху!
Мы вскидываемся.
Но сверху бросают лепестки цветов. Мы идём по ковру. Из церквей, от Высоко-Петровского монастыря, который ещё не успели отдать авангардному театру, плывёт колокольный звон.
Рабочих бронемашин у ландсвера нет. Все нефтепродукты втихую продали.
Измождённая женщина – сколько ей, двадцать, пятьдесят пять? – обнимает метростроевца, виснет на шее солдата, мешая идти, плачет:
– Где ж были сто лет?..
– А вы где? Чего ждали?
– Героев. Куда без героев?..
Казармы ландсвера блокированы. Отключим им интернет – назавтра сдадутся.
Временное правительство не доверяет ландсверу. Кремль охраняют восточноевропейские наёмники.
Охотный ряд. Здесь я был в 1935 году.
Светошумовые гранаты. Газ. Резиновые пули.
– Пукалки. Воевать разучились!
Рассказа о жестокой кровавой бане не будет – советские герои, как ни банально это звучит, легко одолели захватчиков.
Первый блокпост. Красноармейцы вваливаются с голыми руками. До зубов вооружённых наёмников в экзоскелетах – укладывают на пол.
Второй блокпост. Часовня на нулевом километре. Сейчас в ней макдональдс. Архитектор выиграл конкурс на лучший лофт-проект, между прочем.
Эти уже стреляют настоящими, боевыми.
Пули свистят, шепчут. Я не боюсь, если меня убьют. Я не знаю, откуда в моей руке камера, однако ищу удачные ракурсы и снимаю.
– Гранатой?
– Часовня же.
Из-под земли, из утробы – «уррраа!..» – и многолосо, как пятьдесят поколений встарь, подхватывается возглас. Казак Василий Шибанов увлекает в атаку. Бросок сквозь простреливаемый квадрат.
Он падает на середине, у постамента, где раньше был памятник Жукову. Но следующие добежали.
Дым. Я в Кремле. Я был здесь когда-то, совсем ребёнком, с родителями. Я только что кричал: «Василий!» – а сейчас отчаянно ловлю кадр, как над зелёным куполом Сенатского дворца спускают оккупантский флаг, меняя его на…
Что?
Надо мной безбожное, нестерпимо яркое солнце. Или круг театрального софита в тысячу свечей. Кажется, я лежу? Или же играю в сцене? Я пытаюсь отгородиться от испепеляющего огненного зева, отвернуть голову, хотя бы закрыть глаза.
И я закрываю глаза.