— Это вкусно, — признал он между укусами. — Ты умеешь готовить?
— Всего несколько вещей. Ничего безумного.
— Я бы сказал, что это безумие, — он указал на свою тарелку, и мои щеки вспыхнули от его похвалы. Что со мной не так? — Я не ел домашней еды уже… лет десять, я думаю.
— Что? — удивленно выпалила я. — А как же твоя семья? Я слышала, она большая. Разве твоя мама тебе иногда не готовит?
Он перестал жевать и бросил на меня холодный взгляд.
— Я вижу, кто-то был занят сбором сплетен, — он раздражен моим вопросом, это все, что я могла сказать. — Моя мама умерла, так что нет, она никогда готовит для меня.
Я нахмурила брови, хотя внутренне поморщилась от своей оплошности.
— Я думала, твоя мама…
Я помнила, Донна упоминала, что его мама беспокоилась о нем.
— Если ты имеешь в виду Стеллу, то она не моя мать.
Его губы сжались в тонкую линию, прежде чем он встал и отнес тарелки в раковину. Я не знала, кто такая Стелла, но боялась спрашивать.
— Прости, Алекс, — попыталась я извиниться, но он только пренебрежительно махнул рукой, помыл тарелку и столовое серебро и вернулся на диван.
Я почувствовала себя куском дерьма. Моим единственным намерением было сделать его день лучше и показать ему, как я благодарна, но в итоге все обернулось печалью. Такое чувство, что так бывало всегда.
Я убрала на кухне после своего беспорядка и заняла позицию, чтобы незаметно подкрасться к нему на мгновение. Он сидел на диване со стаканом в руке и смотрел в огонь, который развел перед ужином. Вечером воздух становился прохладнее, а огонь добавлял ровно столько уюта и тепла, что я чувствовала себя немного лучше. Я расправила плечи и пошла на поле боя. Я села на диван в двух футах от него и посмотрела на него.
— Алекс.
Он не обратил на меня внимания, поэтому я легонько коснулась его руки, и он напрягся. Его предплечье вздулось от соприкосновения, а пульс на шее заметно участился. Его взгляд переместился вниз, туда, где соприкасались наши руки, а затем к моим глазам. Он не выглядел довольным. Исчез сухой юмор и сарказм, и на их месте появился глубоко запрятанный гнев, который, казалось, всегда находится чуть ниже точки кипения.
— Мне не нравится, когда ко мне прикасаются, — зарычал он, вытаскивая свою руку из-под моей.
Его голос грубый, и я почувствовала не просто желание, чтобы его оставили в покое, но и то, что ему это не только не нравилось, но и терпеть этого не мог. Я видела это раньше: люди с различными видами ПТСР уходили в себя, как черепахи, отпрянув, как будто физический контакт вызывал у них тошноту. Это могло быть из-за очевидной причины — его ожогов и того, что их вызвало, — или, может быть, из-за чего-то другого.
Я быстро убрала руку и положила ее на колени. — Прости, — еще раз принесла свои извинения. — Насчет этого и насчет упоминания твоей матери. Клянусь, я не сплетничала о тебе.
— Мне все равно, — его голос хриплый.
— Да. Я не сплетничаю. Поверь мне, я не понаслышке знаю, как сильно это может ранить.
Я сглотнула болезненный комок в горле. Да, я это знала, все в порядке. Некоторые назойливые люди превращали распространение слухов в хобби, и я расплачивалась за эту ложь каждый раз, возвращаясь домой, когда мне приходилось задерживаться на работе допоздна, потому что у нас были какие-то неотложные дела, но к тому времени, когда я возвращалась домой, мой бывший уже слышал другую историю о том, где я могла быть и с кем этим занималась. Я не знала, кто придумал эту ложь до сего дня — или, может быть, это был только он, выдумывающий причины, чтобы оправдать мое избиение до крови.
— И я хочу сказать спасибо тебе за то, что позволил мне остаться здесь.
— У меня не было гребаного выбора.
Судя по его угрюмому выражению лица и жесткой позе, он не выглядел взволнованным из-за того, что чувствовал себя загнанным в угол.
— Я знаю. И еще раз, прости, — я вздохнула. — Я заплачу тебе за эти две ночи.
— Мне не нужны твои деньги, — проворчал он в ответ.
— Хорошо, но, может быть, есть способ, которым я могу как-то отплатить тебе, — настаивала я, а затем внутренне съежилась.
Даже для моих ушей это звучит банально, как дешевое порно, где сантехник принимал свою — оплату за некое действие между простынями.
Если он и услышал это таким же унизительным образом, то не показал этого, выражение его лица стало более суровым и отстраненным, чем когда-либо.
— Да, ты можешь. Утром тебя здесь не будет, черт возьми.
Я сдержала вздрагивание от его резкого ответа. Я серьезно подумывала о том, чтобы сейчас уйти и вернуться в город пешком, попытать счастья с медведями — настоящими, а не с грубым гризли в виде человека, каменно сидящего рядом со мной, — и своенравными водителями грузовиков. Я подняла взгляд к потолку, смаргивая внезапные слезы, которые, к моему негодованию, навертывались у него на глазах. Затем я вскочила с дивана, подошла к спальне, взяла свою сумку и начала запихивать внутрь все, что достала раньше. Это немного, так что весь процесс занял около минуты, но мне показалось, что прошла целая вечность, пока я двигалась с накаленным, зудящим чувством отверженности. Я застегнула молнию и зашагала к двери, волоча ее за собой.