— Угомонись! Это не имеет ничего общего с твоими дурацкими экспериментами, Джордж. Здесь дела семейные. У тебя вообще есть совесть или нет?
— Побольше, чем у тебя. Мне совершенно ясно, что Локвуду хочется обсудить все это с нами. После стольких лет эмоциональной изоляции он готов поделиться с нами…
— Может быть, однако он такой ранимый и чувствительный, что…
— Эй, я, между прочим, все еще здесь, — сказал Локвуд. — Никуда не вышел и не испарился.
Наступило неловкое молчание. Мы с Джорджем отстали друг от друга, и теперь оба смотрели на Локвуда, а он тем временем продолжил.
— Истина заключается в том, что вы оба правы. Я действительно хочу поговорить об этом, как и сказал Джордж. Но мне это очень нелегко сделать, как справедливо заметила Люси, — Локвуд вздохнул. — Да, Джордж, я тоже думаю, что тот горшок был выложен изнутри железом. Однако он разбился. Точка. И давай, хватит об этом.
— Локвуд, — сказала я, глядя в сторону кровати. — Только один вопрос. Она не?…
— Нет.
— Никогда-никогда?
— Нет.
— Но свечение…
— Она никогда не возвращалась, — отрезал Локвуд. Он пересыпал сухие семена в стоявшую на подоконнике вазу и отряхнул ладони. — Знаешь, в первое время я почти надеялся на то, что она вернется. Я часто заходил сюда, думал увидеть ее стоящей у окна. Долгое время ждал, глядя на свечение, надеялся увидеть ее силуэт или услышать ее голос… — он печально улыбнулся. — Но никогда ничего не случалось.
Он посмотрел в сторону кровати сквозь свои темные очки, и продолжил.
— В любом случае, это было давно. А потом я понял, что постоянно болтаться здесь вредно для здоровья. А еще позднее, узнав о посмертном свечении гораздо больше, чем прежде, я начал опасаться ее возвращения ничуть не меньше, чем хотеть его. Поэтому я прекратил ходить сюда и поставил лаванду, чтобы… не было сюрпризов.
— Железо было бы надежнее, — заметил Джордж. В этом он весь, наш Джордж — бесцеремонный, ухватывающий суть проблемы быстрее любого из нас. — А железа я здесь не вижу. Ну, если не считать двери.
Я посмотрела на Локвуда. Плечи у него напряглись, и на секунду мне показалось, что он сильно разгневан. Но он спокойно ответил.
— Да, ты прав, Джордж. Разумеется, железо надежнее. Но Джессика для меня не рядовой Гость, она моя сестра. Даже если она вернется, я не смогу применить против нее железо.
На это никто из нас ничего не сказал.
— Забавно, но она очень любила запах лаванды, — негромко добавил Локвуд. — Знаете тот хилый кустик у нас за домом, рядом с мусорными баками? Когда я был еще совсем маленьким, она любила сидеть под ним вместе со мной, и мы оба плели венки из лаванды.
Я посмотрела на вазы со стоящими в них поблекшими пурпурными цветками. Значит, они были не только защитой, но еще и чем-то вроде знака внимания.
— Впрочем, лаванда тоже средство неплохое, — сказал Джордж. — Фло Боунс божилась.
— Фло Боунс всегда божится, на чем свет стоит, — заметила я.
Мы все дружно рассмеялись, хотя эта комната была неподходящим местом для смеха. Но и для слез она тоже была неподходящим местом, и для гнева тоже, и не для чего-либо другого, кроме одного — торжественной тишины. В этой комнате тебя не покидало ощущение, что кто-то здесь только что был, а потом вышел, но оставил после себя свой незримый след. Такое бывает иногда где-нибудь в долине, когда кто-нибудь громко и весело крикнет, а потом этот звук затихающим эхом еще долго-долго носится среди окрестных холмов.
А потом эхо умолкнет, и ты стоишь там же, где стоял, только это место стало почему-то совершенно другим.
После этого мы никогда не возвращались в ту комнату. Она была особым местом, и мы с Джорджем оставили его в покое. И сам Локвуд ни разу больше не возвращался к разговору о своей сестре, и не нашел ее фотографию, как обещал. О своих родителях он тоже ничего не рассказывал, упомянул только как-то раз, что особняк на Портленд Роу, 35, достался ему по их завещанию. Таким образом, нам стало понятно, что и родители Локвуда тоже умерли, правда, неизвестно, при каких обстоятельствах. Но в целом и они, и Джессика оставались для нас загадкой, и связанные с молчаливой комнатой вопросы продолжали нарастать, как снежный ком.
Конечно, я заставляла себя не мучиться этими вопросами и удовлетворяться тем, что уже смогла узнать. В любом случае, после того разговора я почувствовала себя еще ближе к Локвуду, чем прежде. Даже то немногое, что я узнала о прошлом Локвуда, было своего рода привилегией, проявлением доверия с его стороны. А сознание того, что Локвуд мне доверяет, в свою очередь согревало меня в напряженные моменты жизни, такие, как сейчас, например, когда мы с ним мчим на ночном такси по пустынным улицам Лондона. Кто знает, может быть, в одну из ночей, когда мы будем работать вместе, он вновь приоткроется, и расскажет мне еще больше о себе и своем прошлом…