По ее позвоночнику пробежала дрожь. Уж очень это было похоже на то, что происходило с нею.
— Как я могу избавиться от Скотосов?
— Если верить легенде, вы не можете этого сделать.
— Я могу бороться с ними?
Он покачал головой.
— Нет, но древние греки верили в идеальное равновесие. Поскольку вас преследует злой Скотос, то у вас есть добрый Онир, который борется с ними за вас.
— Ониры?
— Предположительно, это дети бога сновидений Морфея. Они были защитниками людей и были равны по силе богам. Не поддаваясь воздействию эмоций, они тратят свою жизнь на защиту людей в их снах. Всякий раз, когда Скотосы присасываются к человеку и начинают слишком сильно истощать его, появляются Ониры и спасают его из их лап.
— Также как В’Эйдан спас меня.
— Так может показаться.
— А Скотосы, откуда они появились?
— Они дети Фобетора, бога принимающего во снах животную форму. Его имя означает «страх», поэтому у них предрасположенность к кошмарам.
— Получается, что Скотосы и Ониры имеют кровное родство?
Он кивнул.
— Просто замечательно, — сказала она, примеряя полученные сведения к своим снам.
Ей смутно припомнились угрозы, которые Скотосы кидали В’Эйдану. Неужели эти демоны в действительности каким-то непостижимым образом проникли в ее сны? Могут ли В’Эйдан и другие существовать на самом деле?
Это нелепость и все же…
Ее лицо вспыхнуло. Если они были реальны, то у нее только что была случайная связь с прекрасным незнакомцем.
— Доктор Суорд, — со всей серьезностью спросила она, — вы считаете, они существуют?
Он пробуравил ее своим светло-синим пристальным взглядом.
— Девушка, мне за свою жизнь пришлось столкнуться с такими вещами, которые заставили бы любого преждевременно поседеть. Я давным-давно научился не сбрасывать со счетов малейшие вероятности. Но лично я нахожу идею греческих богов, просачивающихся в мои сны очень пугающей.
Ее лицо еще больше покраснело.
— Я уверяю вас, вы и на половину не посчитали их настолько тревожными, как считаю их я.
Он улыбнулся.
— Я думаю, что нет.
Он достал маленький кожаный кейс и убрал в него наладонник.
— Знаете что. Давайте на сегодня закончим и встретимся с вами на следующей неделе, чтобы изучить ваши сны? Мы можем подсоединить вас к нашей аппаратуре и ввести в глубокий сон, чтобы изучить мозговые волны. Возможно, это даст нам научное обоснование того, что происходит с вами.
Она благодарно кивнула.
— Это звучит намного лучше, чем греческие боги и демоны, свободно бегающие по моим снам.
В'Эйдан сидел на вершине утеса у океана, разместившись на маленьком выступе, который едва вмещал его длинное тело. Сколько себя помнил, он всегда приходил сюда. С тех самых пор, когда он еще был маленьким, — давным-давно, в начале времен.
Именно сюда он пришел после ритуальных избиений, целью которых было избавить его от чувств и сострадания. В этом месте он мог обрести душевное спокойствие, переждав, когда боль его бытия уменьшится, и он снова сможет обрести хладнокровие, чтобы продолжать жить.
Здесь, на его выступе он мог слушать рев волн, изумляться необъятности водной стихии и ощущать странное спокойствие.
Только теперь спокойствие не приходило. В душе его царил хаос. Что-то странное случилось с ним, когда он занялся любовью с Эрин. Было так, будто частичка его осталась с нею.
Даже сейчас, он чувствовал ее. Если он закрывал глаза, то мог даже сказать, какие чувства она испытывает.
Хуже того, он испытывал к ней всепоглощающую жажду. Он снова хотел оказаться рядом с ней, чтобы почувствовать ее нежные прикосновения к своей коже. Он никогда не подозревал, что может существовать такая нежность, а теперь, когда узнал…
— Ты нарушил правило, не так ли?
Он стиснул зубы от голоса Уинка, раздавшегося над ним.
Осмотревшись, он встретил взгляд двух широко раскрытых серебристых глаз, которые с интересом взирали на него.
Уинк был последним божеством, которого он хотел бы видеть в данный момент. Сын Никты [2] и Эреба, воплощения изначального мрака, Уинкпрактически являлся двоюродным дедом В'Эйдана и одним из самых древних богов; однако, его поведение больше соответствовало какому-нибудь незрелому юнцу. Его юное лицо всегда излучало смех и веселье, и он заплетал свои длинные каштановые волосы в косу, которая спускалась по спине.