— Кстати, насчет сообщника… — Холмс, начавший было спускаться с платформы, остановился. — Надо полагать, вы имеете в виду человека, который управлял автомобилем. Как он выглядит?
— Его разглядели лишь в Гайд-парке, зато довольно хорошо и двое свидетелей сразу. Худощавый и, видимо, высокий человек, многими чертами, кроме телосложения, похожий на Челленджера: черные густые усы, ниспадающая на грудь борода.
— Так я и думал, — кивнул Холмс. — Усы и борода, разумеется, накладные. Что же касается роста…
— Вы хотите сказать, что знаете этого человека?!
— Знаю и надеюсь вскоре его вам представить. А пока позвольте представить остальных наших спутников. Это мистер Эрмитедж из Сток-Морена, он был столь любезен, что согласился сопровождать нас нынче ночью. А это, не удивляйтесь…
— Этих людей я знаю… — Вопреки призыву Холмса, инспектор был весьма удивлен, но, кажется, абсолютно не встревожен. Хотя я на его месте встревожился бы: «эти люди» представляли собой трех крепких низкорослых молодцев то ли индейского, то ли южноазиатского происхождения. Они разом, как китайские болванчики, поклонились Лестрейду и, не распрямившись до конца, так и застыли в полупоклоне, сложив ладони перед грудью: неразличимые для моего европейского взгляда, смуглые, широкоскулые, улыбающиеся, в потертых рабочих костюмах одинакового кроя.
— Иначе и быть не может. — Холмс улыбнулся. — Тот случай возле портсмутских доков, когда при погрузке разбилась клетка… Правильно, инспектор?
— Совершенно верно. Правда, тогда я в основном имел дело не с ними, а с их нанимателем, этим, как его, Майером, что ли, подручным герра Гагенбека. Эй, парни, вы хоть по-человечески говорите? В смысле — по-английски?
— Осень холосо, туан! — слитно ответила троица.
— Уже легче. Но, Холмс, какого дьявола…
— Немного терпения, инспектор, — и, надеюсь, вскоре вы его увидите. Вон тот грузовой фургон ожидает мистера Эрмитеджа и наших малайских друзей. Будьте любезны, мистер Лестрейд, и вы, господа, составьте компанию нам с Ватсоном, мы поедем впереди на этом двадцатисильном «хаммере». В нем как раз пять мест. За шофера буду я сам: не удивляйтесь, мне приходилось водить подобную машину.
— И куда нам предстоит следовать, позвольте узнать? — буркнул Лестрейд.
— Вот по этой дороге. К дому профессора Саммерли.
В пятистах ярдах от особняка Саммерли мы притормозили. Стояла теплая летняя ночь, однако я вдруг почувствовал щекочущую дрожь.
— Приготовьте револьверы, джентльмены, но прошу вас не стрелять без крайней необходимости, — прошептал Холмс. — Вот фонари, только не включайте их без команды. Мистер Эрмитедж, вы готовы? Свисток при вас?
— Готов, мистер Холмс. Вы уверены, что с Мэгги ничего не случится?
— Абсолютно уверен. Выпускайте ее.
Из кузова послышалось тихое повизгивание. Затем мимо нас бесшумно проковыляла некая приземистая фигура — едва различимая в темноте, но, уверен, абсолютно нечеловеческая.
— Боже, что это? — приглушенным шепотом спросил я.
— Самка орангутана, естественно, — также шепотом ответил Холмс. — Если помните, покойный Ройлотт вывез из Калькутты…
— Конечно, помню: пантеру и павиана. Но при чем тут…
— Знаете, Ватсон, на страницах некоторых своих повествований вы обвиняете меня в безграмотности во всем, что не касается детективной науки. Вынужден вернуть вам этот упрек. Павианы в Индии не водятся, это африканские обезьяны. Орангутаны, конечно, не водятся тоже, но малайские торговцы часто привозят с Борнео детенышей на продажу. Так что у Ройлотта был именно юный оранг, точнее, юная леди-оранг. Да вы и сами могли бы понять: существо, похожее на «урода-ребенка», — что угодно, только не павиан.
— Но с тех пор миновало более двадцати лет!
— Да. Однако срок жизни и развития у антропоидов сопоставим с человеческим, хотя, конечно, несколько ускорен. Взрослая пантера — слишком опасный зверь для того, чтобы содержать ее дома. Элен с мужем сдали ее в лондонский зоопарк, а вот обезьяна у них прижилась. Она…
Из темноты донесся тихий, едва различимый свист — и Холмсу оборвал фразу на полуслове. Он достал из кармана какой-то странный предмет, с некоторым сомнением взглянул на него, повертел в пальцах — и, приняв решение, неслышными шагами исчез в ночи.
Прошло едва ли свыше пяти минут, но мне показалось — час. Вдруг со стороны особняка Саммерли донесся протяжный раскатистый рев, потом звук бьющегося стекла — и жуткий пронзительный визг, от которого у меня кровь застыла в жилах.
— Фонари, джентльмены! — громогласно вскричал Холмс из темноты. — Включайте фонари! Вот, вот он!
Трясущимися от страха руками я направил свет фонаря в ту сторону, откуда доносился рев, и остолбенел. Прямо на нас, дико рыча, огромными прыжками несся абсолютно нагой профессор Челленджер: свирепый, косматый, с развевающейся на ветру бородой.
— Пока не стреляйте! — по-прежнему громким, но спокойным голосом командовал Холмс. — Эта тварь опасна, но на нее есть управа. Вы трое — к клетке, быстро!
Лучи фонарей, и моего в том числе, метались, удерживая Челленджера в пятне яркого света, но сам я, видимо, в какой-то миг стал воспринимать происходящее лишь отрывками, в промежутках между ними действуя как сомнамбула. Поэтому я упустил момент, когда и как Холмс оказался в кузове грузового фургона, позади стоящей там громоздкой решетчатой конструкции. Мгновение спустя мой друг поднес к губам тот странный предмет, который все еще сжимал в руке; сперва мне показалось, что это короткая, длиной менее карандаша, духовая трубочка-сарбакан, потом — что крохотная флейта. До меня не донеслось ни звука, но создание, которое я считал профессором Челленджером, вдруг замерло на полудвижении — в каком-то шаге от Холмса, прямо посреди клетки. Один из азиатов мгновенно оказался наверху (двое, как я понял только сейчас, дежурили по сторонам с чем-то вроде закидных сетей наизготовку), решетчатая дверь с лязгом опустилась, щелкнул замок…
Прошло не менее минуты, прежде чем я осознал, что настоящий Челленджер находится сейчас в Скотленд-Ярде и, следовательно, перед нами его двойник. Дикарь? Безумец? Зверь? Мускулистое тело, поросшее густым волосом, странные (хотя, пожалуй, не более странные, чем у самого Челленджера) пропорции… огромный, но какой-то «неправильный», непривычных пропорций череп…
Двойник, кем бы он ни был, затряс решетку — и бессильно отступил, заслоняясь локтем от бьющих ему в лицо лучей электрического света. Мы все в полном изумлении смотрели на него. Только сейчас я понял, что, несмотря на грузно-могучее телосложение, покрытое морщинками лицо и кустистую бороду, в которой с неожиданной четкостью, будто нарисованные, выделялись седые пряди, перед нами скорее молодой… Молодой человек?
Человеком я бы теперь его с уверенностью не назвал. Больше всего он напоминал оборотня, застывшего на полупревращении. Но в оборотней наш просвещенный век не верит.
— Так вот ты, оказывается, кто… — изменившимся голосом произнес Холмс. И я вдруг понял: мой друг по-настоящему изумлен.
— Кто?! Кто это?! — выкрикнул Лестрейд.
— Об этом чуть позже. — Холмс говорил уже с прежней уверенностью. — Поздравляю, инспектор, вы только что превосходно осуществили полицейскую операцию. Ваше начальство, вне всяких сомнений, будет радо об этом узнать. Итак, джентльмены, убийца изобличен и задержан. Точнее, орудие убийцы: несчастное и в определенном смысле даже невиновное. А сейчас давайте пройдем в дом, и я представлю вам того, кто управлял автомобилем и кого полиция ранее считала не самим убийцей, но лишь его сообщником. Это, разумеется, мистер Саммерли, он же организатор всех трех преступлений.
— …Прежде всего, дорогой Ватсон, — Шерлок Холмс подбросил поленьев в камин, — я сравнил между собой рассказы об экспедиции, сделанные ее участниками. И немедленно обнаружил, что оба профессора даже словом не обмолвились о населяющих горное плато человекообразных обезьянах, тогда как журналист счел нужным о них поведать. Утром, пока вы спали, я подъехал в редакцию «Дейли газетт», вновь расспросил Мелоуна — и узнал, что оба профессора попали к обезьянам в плен, причем Саммерли едва не погиб, тогда как Челленджеру смерть не угрожала. Тогда я задумался: почему же эта тема не всплыла в беседе с вами? И путем элементарных умозаключений пришел к выводу, что с пленом у обезьян связан некий факт, которого наш подзащитный стыдился. Мелоун сообщил, что профессор Челленджер пользовался у обезьян уважением и даже авторитетом. По одной простой причине — он оказался необыкновенно похож на обезьяньего предводителя, эдакого первобытного царька. Рост, пропорции, черты лица, даже голос… Единственное заметное с первого же взгляда различие, как ни смешно, заключалось в окрасе: этот царек, в отличие от нашего подопечного, был рыжим. И довольно рассудительным, что, кстати, о Челленджере можно сказать лишь условно.