— Вот как? — Стрикленд начал понемногу багроветь, наливаясь дурной кровью, — возражений он не переносил.
— Не правы, и майор тоже. — На сей раз худосочный мистер Планкетт не собирался уступать. — Страх крови — это не глупость и не слабость. Это голос предков, зов прошлого. Женщины более чутки, чем мы, мужчины. Они лучше воспринимают мистическую сторону мироздания.
— Ах, мистическую! — протянул Рэндалл, выпячивая по обыкновению нижнюю губу.
— Но вы же не можете отрицать, что кровь насквозь мистична!
Патрик насторожился.
— Все без исключения первобытные народы считали кровь вместилищем жизненного духа! — настаивал Планкетт. — Более того, если мы обратимся к Библии…
К Библии мистер Планкетт обращался долго и утомительно. Память у него была потрясающая. При любых других обстоятельствах Патрик давно бы прервал этого зануду. Но сейчас он с величайшим вниманием выслушивал дословные цитаты и ворох собственных измышлений Дэвида Планкетта по их поводу. Нельзя перебивать Планкетта! Мистичность крови, ну надо же. Не это ли искомый маньяк?
— А если мы вспомним заклинания для остановки крови у северных народов, например у финнов…
Судя по физиономии мистера Пенберри, у него не было никакой охоты вспоминать то, чего он никогда не знал.
— Послушайте, Планкетт, откуда вы взяли все эти нелепости? — Да, вежливостью мистер Пенберри не отличался никогда. — Вы вообще понимаете, что говорите?
— Как профессор этнографии — безусловно, — отрезал Планкетт.
Плюх!
О гребце, неловко завязившем весло, говорят «поймал краба». Что ж, Патрик со всеми своими предположениями тоже «поймал краба», причем гигантского, с плеском поймал! Планкетт не маньяк, восхищенный кровью, а всего-навсего профессор, севший на любимого конька.
И все же в список подозреваемых его добавить придется. На всякий случай. Чтобы потом не каяться. Вдруг он и в самом деле свихнулся, причем как раз на почве этнографии?
Дальнейшая беседа не представляла интереса. Рэндалл и Финчли-Финбоун нападали на науку, Стрикленд ее защищал — не из любви к науке, а чтобы не соглашаться с майором. Желчный Пенберри уверял, что не только сам разговор, но даже и его тема невообразимо скучны. Вальяжный белокурый красавец Шерингем поддержал его, заявив, что женщины, с которых и началась беседа, куда более забавны, чем этнография. Майор буркнул, что они скорее смехотворны. После чего лорд Фрэнсис принялся разглагольствовать о женщинах, причем с таким своеобразным знанием вопроса, что от его речей положительно делалось нехорошо. Профессор Планкетт испарился еще на стадии монологов Стрикленда, причем на лице его отчетливо читалось: «С такими друзьями, как полковник, науке и врагов не надо».
Короче говоря, попытка Патрика провалилась полностью. С досады Патрик махнул на все рукой и проспал утром четыре часа вместо обычных двух, которыми ему приходилось ограничиваться во время этого ни на что не похожего расследования. Лишние два часа сна сотворили чудо. Голова была ясной, досада улеглась и не отвлекала от размышлений — а Шенахану было о чем поразмыслить.
Ну с чего он взял, что маньяк попадется на разговор о крови? С какой стати он выдаст себя в подобной беседе? Да ни за что! Он ведь для себя самого не просто вампир. Он — вампир, который среди людей маскируется под человека. И мыслить он должен соответственно. Эти ничтожные людишки не имеют права его заподозрить! Вампир, пойманный людьми, — пффф, какое убожество! Все равно, что человек, арестованный компанией сэндвичей. Немыслимое унижение! Этого нипочем нельзя допустить.
Итак, что будет делать и чего избегать человек, помешанный на том, что он новоявленный Дракула?
Избегать зеркал.
Не годится. Зеркал в клубе не так уж мало, а Патрик — один. Возле одного зеркала еще можно попытаться подстеречь, возле нескольких — не укараулишь.
Избегать чеснока.
Любителей чесночного соуса среди завсегдатаев можно по пальцам пересчитать. Не подходит.
Избегать серебра.
А вот это уже теплее! Столовое серебро в клубе сплошь с ручками из слоновой кости с чудесной резьбой, так что высматривать, кто с неохотой берется за вилку, — дело пустое. Зато почти все члены клуба носят массивные серебряные кольца с изображением молодой луны. Почти… но не все. А кто не носит?
Майор Джордж Финчли-Финбоун.
Мистер Генри Рэндалл.
Мистер Джозеф Данстейбл.
Мистер Эндрю Картли.
Майор считает, что мужчины и вообще не должны носить колец — ну, за исключением обручальных. Рэндалл, нувориш и выскочка, полагает, что носить серебро, а не золото, ниже его достоинства. Данстейбл, обладатель больной печени и склочного нрава, не любит серебра из-за темных следов на коже. Неплохой скрипач-любитель Картли никогда не носил перстней, чтобы сохранить подвижность пальцев, — по его мнению, кольца и игра на скрипке несовместимы.
Замечательно. И что это дает в итоге?
Два имени в обоих списках совпадают. Это может что-то значить. А может не значить ничего. Для окончательного вывода — мало.
А время идет, и ему нет дела до того, что сыщик Шенахан застрял и топчется на месте. Время идет — и убийца может вновь ударить в любой момент…
Патрик так ждал и так боялся этого момента, что не упустил бы его нипочем. Он и не упустил. Это ведь пожилой джентльмен может пожаловаться на головокружение и слабость — ничего не поделаешь, возраст дает о себе знать. Но когда молодой художник из числа гостей клуба, смеясь над своим нежданным недомоганием, беспечно рассказывает, что по дороге из клуба потерял сознание, а потом маялся непонятной слабостью, разве это в порядке вещей?
Патрик просто-напросто осатанел. Маньяк вновь нанес удар — прямо у него под носом. А он прохлопал все на свете, болван этакий! Он даже не знал, на кого злится больше — на преступника или на себя самого. А может быть, на недотепу-художника? Едва ли его ударили по голове. Скорее всего, подкравшись сзади, пережали сонную артерию. А этот простак ничегошеньки не заметил! Да что там, он даже к врачу не обращался!
Шенахан разливался соловьем. Он убеждал художника, что его талант необходим человечеству и его надо беречь. А значит, беречь себя. Пренебрегать своим здоровьем — да это же просто преступление… нет, я бы вам посоветовал другого врача… нет, что вы, не стоит благодарности… а визитку доктора Мортимера вы все-таки возьмите.
Художник не только взял визитную карточку Мортимера, но и посетил его. Назавтра Мортимер сообщил Патрику, что интуиция сыщика не подвела — укус честь по чести красовался на шее жертвы. Доктор уверил укушенного, что со здоровьем шутить не следует, и предписал ему поездку на юг для поправки. Художник укатил в Италию, покинув Англию — но не мысли Патрика Шенахана.
Тренированное внимание и отличная память для сыщика — все равно, что вышколенные гаммами и этюдами пальцы для музыканта. Результата без них не достигнуть. Ни на внимание, ни на память Патрик до сих пор пожаловаться не мог. Оставалось надеяться, что и сейчас они его не подведут. Ведь ему предстояло во всех подробностях вспомнить вечер нападения на художника.
Кто ушел незадолго до жертвы или же сразу вслед? Это во-первых. А во-вторых — кто из них отдал должное кухне «Солнца бессонных» с меньшим пылом, чем обычно, или не ел вообще? Желудок ведь не безразмерный. Высосать из жертвы столько крови, чтобы ей назавтра было худо весь день, на сытый желудок просто не получится.
Лорд Фрэнсис Шерингем.
Мистер Эндрю Картли.
Мистер Джон Пенберри.
Шерингем, по его словам, пришел в клуб прямиком с какого-то приема, на котором так нагрузился, что не в силах проглотить ни кусочка. У Пенберри разыгрался гастрит, и врач прописал ему диету — о которой он с присущей ему беспардонностью не преминул оповестить всех окружающих. Тощий Картли всегда ест мало, потому что панически боится растолстеть.
А чтоб им всем пусто было!
Просто наваждение какое-то. Есть имена, совпадающие в двух списках — в любых двух! — но нет ни одного, которое появилось бы во всех трех. А значит, что-то Патрик упустил.