— Это тхак. Смотри, смотри!
Катя смотрит. Вода в ведре уже абсолютно прозрачная, только на стенках осталась тонкая корка спрессованного ила. Зверек пьет, с хлюпаньем втягивая воду, а потом повисает на краю ведра, смотрит на детей блестящими глазами, и Кате кажется, что он смеется.
— Водочистка, — тянет потрясенная Катя.
— Ага, — соглашается Тами. — Только не говори никому!
— Почему? — удивляется Катя.
— Меня отец убьет, если узнает. Тхаков нельзя ловить и тем более показывать чужакам. Раньше воды не было, только ил, людям нечего было пить. Тогда Создатель отрезал волосы и бросил на землю — так появились тхаки. Вот, — Тами слегка смущается, отворачивается к реке. — Я тебе показал, потому что ты мой лучший друг. Так что поклянись, что никому не скажешь.
— Клянусь, — говорит Катя, — можно, я его еще поглажу?
Мягкая, густая шерстка, такая красивая, такая гладкая. Водочистка фыркает, и ее мех вдруг становится мокрым и грязным, липнет к пальцам. Катя брезгливо отдергивает руку, и что-то больно ударяет ее в бок.
Катя уворачивается от ноги, занесенной для нового удара, и оказывается лицом к лицу с Полем. Он лежит на спине, его волосы, такие светлые и мягкие, перепачканы красным. Катя отшатывается, кровь отливает от лица. Голубые глаза Поля открыты, и Кате кажется, что он смотрит на нее насмешливо и нежно.
Катя поплотнее запахивает халатик.
— Не смотри на меня, — улыбается она, — я еще не умылась даже — Амико заняла душ.
Поль развалился в кресле, солнечные зайчики прыгают по волосам, смешливо сморщенному носу, по светлым стенам холла. Катя с наслаждением подставляет руки под блики земного солнца: завтра они летят на Сайву, и долгие два месяца практики им будет светить чужая звезда.
— Ну, раз нельзя смотреть на тебя, посмотрю новости, — говорит Поль и щелкает пультом.
Экран оживает, и Катя, присмотревшись, вскрикивает: камера плывет над знакомой биостанцией, зависает у разбитого окна — за ним бывшая папина лаборатория, столы перевернуты, на полу блестят осколки стекла, ветер шевелит обрывки бумаги и пленки. Диктор тревожно бубнит: «новые нападения на тхакофермы… есть жертвы…» На дорожке между пустыми вольерами, уткнувшись лицом в красную глину, лежит человек в синем халате — и рядом мертвый тхуканец. Крупный мужчина в форме гневно кривит лицо: «Земляне не допустят разграбления тхакоферм. Мы не завоевываем Тхукан, мы боремся за выживание. Земле нужны водочистки, и горстка религиозных фанатиков-дикарей нас не остановит».
Катя отводит глаза, теребит пояс халата.
— Они ведь не разбирают даже, где фанатики, а где мирные, убивают всех…
— Они все фанатики, Катя.
— Да, наверное… Я понимаю, что другого выхода нет, наверное, но так же нельзя… Я не могу… — Катя вскидывает глаза на экран, и ей кажется, что щека военного измазана кровью. — Поль, выключи, пожалуйста.
Поль хмыкает, но послушно щелкает пультом.
— Ты говоришь прямо как наши чокнутые гуманисты. Они готовы угробить Землю, лишь бы дикари не пострадали… Катя, это же не люди! Они убивают землян, всех подряд, всегда и везде! Или мы, или они — понимаешь? Раз они не захотели договориться…
— Я понимаю. Но они же не все такие, не все! Среди них есть очень хорошие, я уверена, что они пытаются договориться! Просто они же не могут справиться… Я не знаю… Понимаешь, Поль, какую сторону не считай правой — все равно потом будет стыдно.
Поль моргает светлыми ресницами, пожимает плечами. Тишина давит, и Катя, зажмурившись, мотает головой, отгоняя мучительную картинку: взрослый Тами, грубый, сильно и плохо пахнущий, в заляпанной глиной одежде, со злобной ухмылкой стреляет в землянина.
Падает второй пилот, загребая побелевшими пальцами грязь. Остальные земляне сбиваются в кучу, и Катя слышит всхлипы Амико.
— Думаю, теперь они зашевелятся, — говорит Тами, засовывая бластер в кобуру. — Мы просто хотим, чтобы вы ушли, — говорит он. — Ведите себя благоразумно, и мы вас больше не тронем. Если земляне улетят с Тхукана — мы вас отпустим.
«Наивные идиоты», — шепчет Амико. Тами не слышит.
— Если вы уйдете, мы простим вам то, что вы сделали с тхаками, — продолжает он.
— Вы сумасшедшие маньяки! — кричит Амико. — Без водочисток земляне погибнут!
— Нам плевать на землян, — отвечает Тами. — Представьте, что мы… ну, например, начнем топить печи распятиями. — Он говорит всем, но смотрит на Катю. Один из тхуканцев толкает его локтем — понятно, что Тами говорит лишнее, не о чем рассуждать о святом с этими земными животными. Но он глядит на Катю и повторяет: — Представь…
Катя плачет, и слезы оставляют чистые дорожки на перепачканном лице.
Дорожка вьется между деревьями, еле заметная, нужно знать, чтобы увидеть. Никто не замечает тропинки, люди растеряны и напуганы. Тами, окинув землян недобрым взглядом, опять ныряет в корабль. Катя смотрит на тропинку, ее петли зовут и подмигивают. Сколько раз они с Тами ходили здесь — наигравшись в лесу, возвращались в поселок, заглядывали по пути на биостанцию к Катиному отцу, и он кормил их бутербродами — сам съесть не успевал, всегда был занят. Катя оглядывается. Она стоит на краю поляны, и ни один тхуканец не смотрит. Они не опасаются — ведь Катя все еще маленькая девочка, чистая девочка, не знающая ничего о войне, лучший друг Тами. Она пойдет по тропинке домой. Биостанция разрушена, но там должны быть люди и даже, наверное, солдаты. Она позовет их, они придут и прогонят тхуканцев, чтоб не стреляли в людей. Правда, тогда будут стрелять в Тами — он стоит над передатчиком, сосредоточенно хмурясь, и Катя безуспешно пытается поймать его взгляд, как будто ожидая разрешения побежать наконец по тропе. Но Тами больше не смотрит на нее.
Земляне сидят, привалившись друг к другу, промокшие и грязные. «Они перебьют нас всех», — шепчет Амико, и Катя вжимает голову в коленки, чтобы не слышать. Дождь прекратился, солнце играет в грязи, глина взрывается тысячью блесток — как вечерние платья красивых, серьезных женщин, как хрустальные люстры, как пузырьки в бокале шампанского.
Катя пьет шампанское первый раз в жизни — на банкете в честь папиного открытия можно. Тем более что она сама… Катя тихо улыбается про себя — если бы она не рассказала папе про симпатичного пушистого тхака… Ну и что, что она поклялась Тами никому не говорить. Зато папе обещала рассказывать про всех необычных животных, встреченных в лесу, — а уж водочистка точно была необычной! Жаль, что Тами обиделся, — так и не разговаривал с ней до самого отъезда. По лицу Кати пробегает тень, но глоток шампанского снова настраивает на радостно-торжественный лад. Изящно держа бокал, Катя прогуливается среди гостей, вслушиваясь в разговоры.
— …сразу же вернемся на Землю…
— …и такие милые, представь себе! Жалко, что на Земле больше года не живут…
— …говорят, тхуканцы недовольны, но вряд ли это нужно воспринимать всерьез…
— …но мы над этим работаем. Пока будем разводить на Тхукане, а там, глядишь, придумаем, как заставить размножаться на Земле…
— …дрессировка, основанная на природных инстинктах…
— Андрей Васильевич! Позвольте… спасение… нет, нет, не возражайте!
Сверкающий зал гудит, и гудит в голове от шампанского.
Гудят голоса, тхуканцы сбились в кучу, машут руками. Какое злое у Тами лицо… Он бросает мимолетный взгляд на землян и отворачивается.
— Что-то у них пошло не так, — шепчет Амико.
— Нас отказались выкупать, вот и все, — отвечает ей капитан.
— Гады, — всхлипывает рыжий парень с параллельного курса, и капитан рычит:
— Чего мы стóим по сравнению с Землей? Заткнись, слюнтяй!