Выбрать главу

Рослый, плечистый Гамбит, уперев в бок рукоятку серпа, застыл. О войне поговаривали в селении давно, матери пугали ею детей, а молодухи молились вечерами, чтоб пронесло.

— Один, два, три, — шептал, считая рыцарей, плюгавый лопоухий недотепа Зевок. — Четыре. Куда ж это они?

— Куда-куда… — передразнил старый Цейтнот и сплюнул в жнивье. — Ясно куда — к ферзю.

Рыцари и вправду повернули коней и пылили теперь по извилистой дороге к замку ферзя.

— Интересно, на нас напали или наоборот? — ни к кому особо не обращаясь, спросил хитроватый пройдоха Этюд.

— А какая разница? — проворчал старый Цейтнот. — Наше дело маленькое. «Пешки, в атаку!» — а там кому повезет. Или не повезет. В шашечном походе половины не досчитались.

Цейтнот возвращался живым уже трижды и о походах мог рассказывать дни и ночи напролет. Гамбит смерил старика взглядом. Кряжистый, бородатый, тот и на шестом десятке мог дать фору молодняку по части силы и выносливости. И, наверное, даст: опыт один чего стоит. Гамбит нахмурился — у него опыта не было. Он и боялся войны, и ждал ее. Шанс — война дает пешке шанс. Ничтожный, никакой. Как говорят в запредельных странах — мизерный. Но другого нет и не будет.

— Гамби-и-и-ит!

Гамбит обернулся. Рокада, босая, простоволосая, бежала по полю к нему. Сходу бросилась на грудь, прижалась, запричитала истово.

— Ничего. — Гамбит неуклюже обнял жену за плечи, уперся подбородком в макушку. — Ничего. Не плачь, нас пока еще не побили.

— Не побили, так побьют, — подал голос старый Цейтнот. — Не бывает так, чтобы пешек да не побили. Что, сдрейфил? — обернулся старик к Зевку. — Тоже мне вояка. С такими пешками мы навоюем! — Цейтнот презрительно хмыкнул. — То ли дело при прежнем короле. Взять хотя бы ладейный блицкриг. Какие тогда были пешки, не чета нынешним! Один Темп, дружок мой покойный, двух офицеров стоил. А Форпост-покойник?! Вот, помню, сидим мы втроем в засаде. Смотрим…

— Да заткнись ты уже! — оборвал старика Гамбит. Его хищное, дерзкое лицо исказилось от гнева. — Заладил: тот покойник, этот покойник. Накаркаешь.

— Эх ты, — поморщился Цейтнот, — молодо-зелено. Я, считай, уже накаркал, что тут каркать-то? Это вы на кулачках молодцы да с бабами. Посмотрим, как заголосите во фланговом прорыве или в пешечной баталии.

— Да ты никак доволен, старик? — удивился Этюд.

Цейтнот не ответил. Он и вправду был доволен. В походах старика слушали: молодежь уважительно замолкала, стоило ветерану открыть рот. Не то что дома, где слова сказать не дают, а Вилка, сварливая карга, вечно шипит да бранится.

* * *

Ферзь появился в селении к полудню. Выстроившись полумесяцем, его сопровождала свита из легких фигур: пешие офицеры по центру, конные рыцари на флангах.

Был ферзь сухощав, морщинист и желт лицом. В окружающих замок селениях его недолюбливали, в шашечной баталии пожертвовал ферзь половиной материала: и пешек угробил немерено, и легких фигур с дюжину разменял. Даже две тяжелые туры остались в поле, спаленные шашечной ордой.

— Слава королю, пешки! — гаркнул ферзь, едва сельчане собрались на площади.

— Слава, — нестройно откликнулись ставшие в одночасье пешками крестьяне.

— Чтоб он сгорел, твой король, — проворчал себе под нос пройдоха Этюд.

Зевок шарахнулся в сторону. Крамольных речей он боялся — мало ли что. Впрочем, он всего боялся, и поговаривали, что жена, дородная крикливая Доминация, учит муженька кулаком.

— Пресветлый ферзь, милостивец наш!

Гамбит обернулся на крик. Доминация, толстая, расхристанная, продралась через толпу и рухнула ферзю в ноги.

— Отпусти его, пресветлый! — подвывая, заголосила Доминация. — Посмотри на него, на Зевка моего несчастного. Какая из него пешка, из малахольного? Отпусти, пресветлый! Умоляю тебя, заклинаю — опусти-и-и-и!

Ферзь презрительно скривил губы, кивнул свите. Два рыцаря разом спешились, подхватили Доминацию под руки, поволокли с площади прочь.

— Глупая баба, — фыркнул ферзь. — Пожертвовать собою за короля — что может быть почетнее для пешки? Ладно. — Ферзь откашлялся, выдержал паузу и продолжил торжественно: — Итак, Его Величество в союзе с королями сопредельных клеток объявляет крестовый поход! Сутки всем на сборы!

Толпа ахнула. Крестами или крестями называлась народность, живущая за последней горизонталью, на полях у самого обрыва мира, и тревожащая крайние клетки грабительскими набегами. Говорили, что крести жестоки, беспощадны и невежественны. Мир они полагали не квадратным, а круглым и называли столом. Молились злому богу Азарту, короля почитали меньше, чем богатея-туза, а пешки нумеровали и различали по достоинству — от двойки до десятки.

— Это через сколько же клеток шагать? — привычно ворчал старый Цейтнот. — Ноги собьем, пока доберемся. А потом обратно столько же.

— Обратно, — хлопая глазами, повторил Зевок. — Мне обратно не придется — я еще на пути туда загнусь.

* * *

На окраине селения Гамбит обернулся. Рокада на коленях стояла в придорожной пыли и тянула к нему руки. Гамбит судорожно сглотнул. С женой ему повезло, не то что старому Цейтноту с Вилкой или Зевку с Доминацией. Была Рокада ладной, работящей и робкой. Любила, души в нем не чаяла. А вот сам он… Гамбит вздохнул — он не знал. Махнул рукой на прощание и заспешил прочь.

— Запевай! — гаркнул шагающий впереди пешечной фаланги офицер, долговязый, наголо бритый Фианкет. — А ну маршевую!

— Эх мы, крепкие орешки, — хором затянули запевалы, братья Цуг и Цванг. — Мы корону привезем! Спать ложусь я вроде пе-е-е-шки…

— …Просыпаюся — ферзем! — дружно рявкнула фаланга.

Гамбит расправил плечи. Ферзем или становились по рождению, или в него превращались. Из пешки. Для этого надо было совершить подвиг — невероятный, немыслимый. Пленить вражеского короля или спасти своего. За всю историю таких случаев были единицы, о них ходили легенды.

— Мечтаешь? — ехидно спросил Этюд, стоило песне закончиться.

— Плоха та пешка, которая не мечтает стать ферзем, — пословицей ответил Гамбит.

— Ну-ну. — Этюд поежился. — Тут бы живым остаться.

По проселочным дорогам маршировали до вечера. Тянулись дороги параллельно вертикалям мира — с северного его обрыва до южного. Другие, горизонтальные, пересекали их под прямым углом, образуя квадраты мирового порядка. Говорили, что у диких народностей порядка нет — собственно, и дикие они во многом поэтому. Кровожадные бубны, что селились по западному обрыву мира, выше королей и тузов ставили глупых шутов — джокеров. Обитающими у восточного побережья червами правили неведомые козыри, и якобы таким козырем мог стать всякий — от двойки до туза. Кочевники-шашки вообще не признавали никакой власти, и лишь изредка появлялась среди них особая шашка — дамка, которой повиновались остальные.

Едва стало смеркаться, Фианкет крикнул: «Привал!» Пешки натаскали хворосту, запалили костры на обочинах и расселись вокруг.

— Помню, дело было, — начал старый Цейтнот, — при деде нынешнего короля, я тогда еще был парнишкой. Навалилась на нас черная клетка, что на три поля к востоку. На границе схлестнулись, пошла баталия. И вот…

— Какие они из себя, черные? — прервал Гамбит.

— Кожа у них темная. Офицеров слонами кличут, рыцарей — конями. А ферзи так вообще бабы и путаются с самим королем.

— Да ну?! — не поверил Гамбит. — Как ферзь может быть бабой?

— Запросто. — Старик подкрутил ус. — Зовутся королевами, ну, чужеземки, что с них взять. Зато простой народ, как у нас. Пешечное мясо, только черное. Ты вот думаешь, кто войны выигрывает?

— Ясно кто, — пожал плечами Гамбит. — Короли.

— Дурак ты, — скривил губы старик. — Войны выигрывают пешки. Мы — сила, потому что нас много и мы никому не нужны. Пожертвовал ферзь сотней пешек — не беда, у него в запасе в десять раз больше. А этими пожертвует — бабы новых нарожают.

— А почему, — задумчиво произнес Зевок, — войны выигрывают или проигрывают? Какая же это игра, если люди гибнут?