— Эх, молодежь… — Валька небрежно сплюнул кровянку, старательно делая вид, будто ему ни капельки не больно, и достал из ширинки драгоценный коробок. — Ничего-то вы не понимаете, всему-то вас учить нужно. Они бы не отвязались от нас просто так, понимаешь? Все равно бы избили, только сначала фэ отобрали. А так я их завел, и они обо всем остальном, кроме как надавать нам по рогам, и думать забыли. Коробочка-то в итоге цела осталась.
Оставшуюся часть дороги они молчали. А потом, уже устроившись на стоящей в стороне от аллей скамейке, Валька вдруг заявил:
— Что-то не хочется мне сегодня. Настроение не то. Может, отложим до завтра?
Антон не задумываясь покачал головой.
— Нет, Валик. Извини, но я лучше сейчас. Еще неизвестно, что завтра со мной родаки сделают.
— Ах да… — кивнул Валька и опять надолго затих. — Давай так, — предложил он минуту спустя. — Ты, так уж и быть, закинешься, а я тебя посторожу. Когда в первый раз, лучше, чтобы кто-то был рядом.
— Спасибо, брат, — усмехнулся Антон, но, кажется, действительно был ему благодарен за поддержку. — Ну рассказывай, как с этой конфеткой обращаться-то?
Десять минут — приход нормальный. Ну, слишком нормальный, до неприличия. Ничего сверхъестественного вокруг не происходило. Был в парке — очутился в лесу. Ну и что? Лес как лес, правда, вместо сосен с березами здесь в основном дубы и еще какие-то малознакомые деревья, которые почему-то хочется назвать буками. А еще у Толкиена было такое дерево — лох. Именно им Антон себя сейчас и чувствовал. Неужели он получил по мордам только ради того, чтобы прогуляться по лесу, воздухом подышать да травки-цветочки пособирать?
Ладно бы хоть цветочки были какие-то необычные. Так ведь ничего интереснее ландыша на глаза не попадается. А вдоль тропинки вообще самые попсовые травы растут — одуванчики всякие там, подорожники. А вот и клевер. Теперь бы еще корову найти, чтобы было кому этой траве порадоваться.
Антон внезапно понял, что проголодался, нагнулся, сорвал росток клевера и, глуповато хихикнув, сунул себе в рот. Чуть было не сунул, но рука замерла на полдороге. У этого клевера было четыре листка. Самых обычных, не расходящихся по краям, а почти круглых, с обычной же белой волнистой каемкой ближе к центру. Но четыре. Такого же не должно быть! Это ведь что-то из ирландской, в смысле — кельтской, мифологии. Он же должен что-то означать, что-то приносить — то ли счастье, то ли богатство. А он, зараза, просто растет.
Может, хотя бы пахнет как-то по-другому? Антон понюхал листок, потом спохватился, сплюнул и выбросил. Будто он помнит, какой запах у нормального клевера. Этот — да, пах замечательно. Летом, каникулами, бабушкиным домиком в деревне, дорогой на речку. Только вот беда — это не самой травы запах, а его, Антона, воспоминания, вызванные этим запахом. Воспоминания из реального мира. Так что опять пусто.
Ну а как же листки? Ведь четыре же. Может, просто мутант попался? Или тут все такие? Антон нагнулся, чтобы посчитать листки у другого растения, но взгляд зацепился за какую-то ямку в рыхлой, влажной земле. Почти круглую, но не совсем. С треугольным вырезом с одной стороны. Похоже на след от копыта. Не коровьего и не свиного, даже не лосиного, а лошадиного.
Ну вот и ладушки. Значит, кто-то тут все-таки живет и даже на лошади ездит. А что это за бороздки рядом? Будто кто-то землю рыл. Но, опять же, не лопатой и не палкой, даже не копытом. Рогом рыл — вот ведь какое дело. Длинным прямым рогом. И если это тот же зверь, что наследил копытом, значит…
Неужели и в правду подействовало? А если и так, то куда все подевались-попрятались? Антон оглянулся, присмотрелся, прислушался. Принюхался. Теперь в воздухе ощутимо пахло гарью. И раз ветер дует оттуда сюда, то, значит, идти нудно отсюда туда. И уж там-то что-то должно произойти. Иначе на фига все это?
Антон зашагал быстрее, шире, потом не выдержал и пустился бегом.
Это было похоже на кадр из фильма про войну. Мирная деревенька, сожженная фашистскими захватчиками. Такие же обугленные ошметки стен, кучки пепла, перегоняемые ветром с места на место. Разве что скелетов печных труб нигде не видно. Наверное, все-таки не русская это деревня. И не фашистами сожженная. А среди пепелища одиноко бродил какой-то маленький, сгорбленный человечек в грязной, видимо, на самом деле зеленой куртке, похожей на туристскую брезентовую ветровку, и ориентировочно такого же цвета коротких штанах. В руках он держал что-то наподобие сильно помятой и слегка обгорелой шляпы. А смотрел исключительно себе под ноги. Бродил между сгоревших домов, иногда останавливался, рассматривал что-то, потом что-то неразборчиво бормотал и шел дальше, не обращая на Антона ни малейшего внимания.
Надо было как-то исправлять положение.
— Дедушка, а что здесь случилось?
Грязно-зеленый человечек поднял голову, подслеповато прищурился, помял немного шляпу, но все-таки ответил:
— Пожар случился, юноша, что ж еще. Позавчера тут два пришлеца между собой повздорили, кто из них более могучий колдун. Ну и давай друг в дружку молнии метать. Ни один, ни другой в супротивника так и не попал ни разу, и спор ничем не завершился, а вот деревеньку между делом пожгли. Что да, то да.
Похоже, рассказывать он мог долго, и это Антона вполне устраивало. Оставалось только направить разговор в нужное русло. Итак, следующий вопрос:
— А где же все жители?
— Так ушли они, юноша, сразу же и ушли. Что им тут на пепелище делать? Собрали вещи, какие удалось спасти, и ушли. Не впервой.
— А вы почему остались?
Человечек наконец-то разогнулся, но росту это ему не сильно прибавило. Едва по пояс Антону. Карлик какой-то, но на гнома вроде бы не похож.
— А я, понимаешь, не могу уйти, — объяснил карлик. — Горшочек у меня тут где-то зарыт. Очень полезный горшочек. Пока не найду — не уйду.
— Так давайте я вам помогу, — предложил Антон. — Покажите, где он был зарыт-то.
— Спасибо, юноша, — покачал головой старичок. — Только ты не найдешь. Это особенный горшочек. Его откопать может только тот, кто зарывал. А я, понимаешь, забыл, куда зарыл. Может, у этого дома, а может, у того. Не помню. Как молнией мне по головушке одна колдунья приложила, так и забыл.
— Больно было? — посочувствовал Антон.
— А то нет, — вздохнул карлик и почему-то посмотрел на свою шляпу.
— Погодите, дедушка, вы ж говорили, что тут два колдуна были, а теперь выходит, что одна все-таки колдунья.
Старик, поморщившись, почесал в затылке. Вероятно, думать поврежденной головой тоже было больно.
— Так это ж в другой раз было, юноша, — наконец сообразил он. — Они ж, пришлецы эти, чуть ли не каждый день здесь битвы устраивают. Вот только не помню, когда ж меня садануло-то. Третьего дня или на той неделе? Нет, забыл.
Антон решил больше не мучить несчастного, но еще один вопрос все же пришлось задать. То есть даже два, но сразу, чтобы не затягивать мучения.
— Скажите, дедушка, что за пришлецы такие? Поглядеть на них можно?
Карлик удивленно заморгал.
— А зачем тебе на них смотреть, юноша, коли ты сам, ежели по одежке судить, из них будешь? А впрочем, — добавил он, надевая шляпу и поворачиваясь к лесу, — тебе видней. Хочешь — смотри. Сейчас кто-нибудь появится. Они завсегда, как своего почуют, тут же появляются. И биться начинают. Так что ты смотри, а я, пожалуй, пойду. Прощай, юноша! Спасибо, что хоть поговорил со стариком, а не как эти — сразу молнией.
Антон не успел ответить, потому что за спиной у него раздался странный звук, похожий на ржание лошади.
Антон ни секунды не сомневался, что это не обычная лошадь. Конечно, единорог. Именно такой, какими и должны быть единороги. Длинноногий, белогривый, с витым мраморного цвета рогом. Лишь одна деталь портила картину, и эта деталь сидела на единороге верхом. Обыкновенная девчонка — «у-у-у-у-у, восьмиклассница». Яркая помада, от всей души подведенные глаза, старательно замазанные веснушки. И сплошные острые углы локтей, ключиц и коленок. Поверх легкомысленной футболки и шортиков она нацепила фиолетовую бархатную мантию, а прическу украшала серебряная — по крайней мере, по цвету — диадема. Но в общем и целом и она бы смотрелась вполне себе терпимо. Если бы девчонка не заговорила.