Побросав окурки, они вернулись в зал.
Мысли и мыслеформы Отто на сексуальные темы, оставили у Сержа тягостное впечатление. Нет, он и сам, конечно, не святоша, но зачем же вываливать свое исподнее, так сказать, на общий обеденный стол? Хм.
Едва лишь, кое-как пробравшись между танцующих, Серж занял свое место, музыка стихла. Поднялся легкий, но плотный шум, вызванный прибытием командования. Оглянувшись, Таганцев определил, что приехали Дахно со Стримковым, и примкнувший к ним штабс-подполковник Кротов. Видимо, после бани решили продлить вечерок. Веселым пирком, как говорится, да и за свадебку. Горынин, как и предупреждал, не сподобился, ну, оно и понятно, не по чину Андрею такая честь. Интересно, кого он вместо себя прислал, уж не Кротова ли? Тьфу ты, придет же в голову.
Кроме новобрачных встречать вновь прибывших поднялись и другие заинтересованные лица. Родителей Андрея Серж не знал, но Юрий Иванович Кунгуров был здесь, расплывался улыбчивым масляным пятном. Кроме него Серж видел Владимира Лукьяновича Раужева и, что почему-то неприятно зацепило, Дукшта-Дукшицу. Чего этот так суетится? Серж никак не мог вспомнить, был ли Львович здесь раньше, или объявился только что. Ладно, пусть его, какая, в сущности, разница? Ну и оформлял все словесной мишурой игравший роль тамады Марлинский, – он что-то пел самозабвенно, как соловей, и совершал зажатым в руке хрустальным кубком объединяющие жесты. Все были, похоже, взаиморасположены друг к другу, возбуждены и радостно смеялись, даже Кротов. Серж почувствовал неожиданный укол сожаления и грусти, вызванный взрывным осознанием своей отделенности и от происходящего, и от окружавших его людей. Ну а, с другой-то стороны... А с другой стороны, я рад, беря себя в руки, подумал он. Надо двигаться дальше. Шаг за шагом. И все тогда образуется.
Едва повернувшись к столу, он сразу же наткнулся на стальной штырь взгляда Ольги. Улыбнувшись ей, он мысленно потеребил эту железку кончиком пальца.
– Что, даже не подойдешь с папой поздороваться? – спросил он ее.
– Тебя, вообще-то, не касается.
– Да я так. Поинтересовался по случаю.
– Погоди, погоди, а чем тебе мой папа не нравится?
– Да нет... Вполне. Как начальник – очень даже. Иногда мы с ним беседуем.
– Правда? И о чем же ваши беседы?
– Ну, он интересуется, как у меня дела?
– И что ты отвечаешь?
– Я стараюсь его не расстраивать. Хотя и не знаю всех его ожиданий.
Грянула снова музыка, и свадебные скачки, прерванные ненадолго пришествием руководства, мгновенно возобновились. Стихия разгоряченных тел взметнулась и понеслась вприпрыжку по танцевальному ипподрому, закручиваясь против часовой стрелки широким колом, распадаясь тут и там на отдельные вихри, хороводы и индивидуальные проявления. Ноги подхватили заданный Лимоном ритм, пол отозвался, загудел, задрожал. Свадьба жила единым организмом, дрожала общим телом, дышала одной грудью и взвизгивала коллективным взвизгом, раскручивалась и распалялась, все больше вдохновляясь высшей идеей продолжения жизни. Это было таинство, жизнеутверждающая мистерия.
– Пошли, попрыгаем, что ли? – склонив к спутнице голову, предложила Ольга. Та кивнула – согласно и благосклонно. После чего единым махом опрокинула в ротик стопку десятизвездочной настойки, и закинула туда же, следом, маслинку без косточки. Сжав черный деликатес зубками, она хладнокровно улыбнулась: – Веди, подруга!
Выбираясь из-за стола, женщина обмела Сержа мимолетным туманным взглядом, вроде бы легким и скоротечным, но он вдруг почувствовал, что его зацепило, что сам не может отвести от нее взгляд. Он так и повернулся следом, не желая или не решаясь прервать визуальный контакт с этой колдуньей, пока обеих женщин не подхватил и не унес общий поток брачующихся. Тогда он, не глядя, отхлебнул из рюмки огненной воды, снова едва не задохнулся от ее крепости, нащупал на тарелке кусок ветчины и, как асбестовое покрывало, бросил на язык, сбивая пламя.
Он следил за незнакомкой, как, несомая общим движением, она то исчезала в глубине, в теле толпы, то выносилась ей на поверхность, замыкала круги, точно наматывала тетиву на барабан арбалета страсти.
Сержу казалось, что он видел ее насквозь. И ни черта не понимал, что происходит. Сидя за столом, напротив, вблизи него, она не казалась, не выглядела, не была такой. Но вот она поднялась, пошла, и движение ее преобразило.
Фигуристая и стервозная. На сколько фигуристая, на столько и стервозная. Живые реакции на все, быстрая и текучая, как ртуть. Стан ее, обтянутый тонким трикотажем платья, плотный, в самом соку, проявлялся до мельчайших подробностей, до отдельной мышцы, до каждого дрожащего нерва. Шатер вожделения, к которому прикипаешь взглядом, опьяняясь одним лишь желанием – войти внутрь. Ольга с ее прелестями и рядом не стояла, да она и пропала куда-то. А эта... Серж так и не узнал ее имени, но это не имело никакого значения. Потому что имен у нее было множество – и страсть, и вожделение, и даже любовь. Незнакомка казалась ему воплощением символа, грезой во плоти, желанной наградой, которая дается и является каждому, сознающему себя мужчиной, в жарком горячем сне на кончике восторженного жезла силы. Ничего пошлого, вульгарного, личного, – только страсть, как отклик на страсть.
Формы, переполняясь содержанием, пробуждали инстинкты, побуждая и вынуждая следовать за собой.
Когда музыка стихла, Серж, не закусывая, допил остатки самогона в стопке. Ощущая, как жидкий огонь вливается, усиливая, в бушующее внутри пламя, он поднялся и, не отводя взгляда от стоявшей где-то там женщины, подошел к ней. Твердой рукой отстранил кого-то, попытавшегося его опередить и опознанного лишь в качестве метнувшегося под ноги темного силуэта.
– Этот танец за мной.
Серега-лабух, словно по отмашке, запустил мелодию, ансамбль подхватил ее, понес, развил.
Женщина смотрела на Сержа с насмешкой и вызовом. Он взял ее за руку, обнял за талию, увлек за собой – в кружение, в танец, в ночь. Прильнув к ней, ощутил аромат ее разгоряченного тела, и пряный запах духов, и – совсем немного – пары алкоголя. Этот коктейль запахов ударил в голову, смутил, одурманил.
– Я хочу тебя жахнуть, – прошептал он ей на ухо слова, которые, обходясь другими, не говорил ни одной женщине.
– Долго же ты созревал, – сорвалось с ее губ насмешливое.
– Я хочу тебя, – повторил он.
– Что, прямо здесь? Как ты себе это представляешь?
Она подтрунивала над ним, конечно, но глаза ее, несомненно, обозначали встречное движение. Взгляд принимал и обнимал взгляд.
– Нет, не здесь... Но сейчас.
Что происходило в его голове? Он не понимал этого. Какой-то процесс запустился в ней, и он бурно шел, развивался сам собой, высчитывая, сопоставляя, отметая и выискивая возможные варианты решения поставленной задачи, выражавшейся придуманным Отто словом: жахнуть.
– Видишь, за барной стойкой дверь? За ней коридор, подсобки, все такое. Как музыка закончится, выскользни туда незаметно. Дверь оставь приоткрытой...
– А если нет?
– Но ведь, да?
Когда танец закончился, они оттолкнулись друг от друга, разошлись, как два фигуриста, чтобы, выписав каждый свою траекторию, соединиться в одной, лишь им известной точке на плоскости.
Скользя по своей части маршрута, Серж неожиданно наткнулся на Хостича. Тот стоял на пути в позе ловца, расставив руки.
– Стой! – проскрежетал он зловещим полушепотом. – Куда?
– Туда.
– Ты что, с ума сошел?
– Нет. А что такое?
– Ты знаешь, с кем танцевал?
– Понятия не имею. Полагаю, с женщиной.
– Даже так? Ну-ну.
– Что за странные намеки, Юра?
– Да это же...
– О, черт! – прервал Хостича Серж, заметив, как сквозь толпу, отягощенная темным взглядом вампирши, к нему пробирается Ольга. – Вот этого мне точно следует избежать. Прикрой, дружище.
И он скользнул Отто за спину.
Минут пять ему пришлось кружить по залу, укрываясь за спинами гостей и избегая встреч со знакомыми, что было крайне нелегко проделать, так как знал он здесь многих. Необходимость соблюдать конспирацию взвинчивала, добавляла градусов его состоянию. Наконец ему, как казалось, удалось, не привлекая лишнего внимания, приблизиться к бару. За стойкой никого не оказалось, он быстро спрятался за нее и под ее прикрытием перебрался на другую сторону, там юркнул за тяжелую зеленого бархата портьеру, наполовину занавешивавшую выход, и далее через приоткрытую дверь выскользнул в коридор.
Там царил и парил полумрак. Женщина курила, прислонясь к стене спиной. Руки она скрестила на груди, сумочка на сгибе локтя, правая нога ее, согнутая в колене, так же упиралась в стену – каблучком туфли. Сигарету она держала возле рта двумя пальцами и спокойно пускала в потолок кольца дыма. Рубины в ее ушах были черны, как глаза демона.