– Подожди, подожди, – удивился Раужев. – Но ведь ты меня, нас, после свадьбы домой подвозил. И не поздно, и все было нормально?
– Все – да не все, – не унимался Захарий Львович. Он еще не залупался, но кураж, похоже, уже поймал. И, видимо, было с чего. – Наш пострел везде успел!
– Да погоди ты! – махнул на него рукой Лукьяныч. – Что ты никак не угомонишься? Видишь, человек в беду попал.
– Сам же попал. Сам! Никто его на эту беду не толкал.
– Слушай, я что-то понять не могу: на что ты все намекаешь? Намеки какие-то нехорошие. Говори прямо, если есть что сказать!
– Захарий Львович намекает на то, что глаз у него не только целкий, но и зоркий. – озвучил свою догадку Серж. – Что не только из ружья пострелять мастак, но и фотографировать.
– И что с того? Видел я у него на свадьбе фотокамеру. Мало ли кто там с аппаратом бегал. При чем здесь вообще это? Что доказывает?
– Важно, какие фото, и кому на стол впоследствии лягут...
– И кому на стол они легли? Черт! Захарий?!
– А я и не запираюсь. Меня попросили, я сделал. Что такого?
– Ну и мудак же ты! Вот не ожидал от тебя такого!
– Но-но, полегче, товарищ полковник! Попрошу! А что бы вы хотели? Кто-то должен был пойти на заклание, вот, – он и пошел. Или вы думаете, что комиссия так просто отсюда свалила? Нет, совсем не просто. Но, может быть, вы на себя пароль на доске возьмете? Я лично не собираюсь. А что, кто-то вместо Таганцева хочет в Литораль отправиться? Я, например, не хочу. И в тундру ехать не собираюсь. У меня четверо детей, пятеро даже, так что лучше уж я останусь. И буду на уток охотиться – здесь, а не на медведей – в тайге. Если уж на то пошло, я его предупреждал, и не раз, но он не слушал. Поэтому, пусть теперь на себя пеняет. Мы все люди взрослые, каждый отвечает за себя.
– Еще посмотрим, где и на кого ты охотиться будешь.
– А вы не очень-то, товарищ полковник! По вам вопрос тоже решается, имейте в виду, так что еще неизвестно...
– Ах, так, на мое место метишь? Вот хрен тебе.
– Посмотрим, посмотрим.
– Вот и посмотришь. Мудак.
– Вот тогда и посмотрим, кто из нас мудак. А кто просто старый дурак! Да я обоссу любого, кто ниже меня ростом! Понятно? Пошли все к херам!
Лицо Дукшта-Дукшицы обтянулось и заострилось, на скулах заалел румянец, губы накалились, точно нихромовые нити, и обычная капля слюны на них выступила и закипела, но... Каким-то чудом он сдержался, не дал полную волю своему норову, – видимо, почувствовал окружившую его со всех сторон враждебность. Рывком он развернул перед собой какой-то журнал и сделал вид, что углубился в чтение. Лишь уши настороженно пламенели, да во вставших торчком волосах на макушке проблескивали искры. Потом он передернул плечами и нервно озирнулся на Сержа. В облике его ясно проглянула злобная личина Гонория Тукста. Всего лишь на мгновение, но Сержу стало не по себе.
– Я говорил, что девки тебя доконают, – с сожалением сказал, понизив голос, Лукьяныч. – Что погоришь на них, говорил? Надо было слушать. Что теперь поделать?
– Да нет, там другое.
– Что другое? Например?
– Судьба.
– Ах, судьба. Против судьбы, конечно, не попрешь. Но ты на нее не очень рассчитывай, побереги себя там сам. И возвращайся.
Он торопливо пожал Сержу руку, и тот вдруг заметил, как Раужев побледнел и осунулся.
– Людмила Петровна плакать будет... – сказал полковник самому себе, отворачиваясь. Однако Серж услышал, и ему сделалось не по себе от мысли, скольким хорошим людям он причинил боль.
– Юра, – сказал он Хостичу, прощаясь, – я знаю, что ты метил на мою квартиру, но пока облом. Остается за мной, покуда не вернусь. Но, если хочешь, живи в мое отсутствие. Может, оно и затянется...
– Нет уж, – отрезал Отто, – обойдемся. Вернешься, и сам будешь жить. Могу присмотреть за жилплощадью, если хочешь... И за машиной.
– Ладно...
У дверей его поджидал Петр Петрович Марлинский.
– Прости, брат, – сказал он Сержу, сжимая его руку двумя своими, – но я пока для тебя ничего сделать не могу. Дядя Ваня разгневан, я думаю, на попятную сейчас не пойдет. Но есть и другие генералы, дай только срок, вытащим тебя оттуда. А этот, охотник, хер здесь останется. Поверь моему слову.
На лестнице, едва Серж начал спускаться, его окликнул Скубишевский.
– Постой! Здорово! Пошли!
– Куда еще?
– К энша. Желает с тобой говорить.
Михаил Кириллович стоял у окна, заложив руки за спину. Оглянувшись на открывшуюся дверь кабинета, вышел навстречу и поздоровался с Сержем.
– Ну, ты как?
Тот пожал плечами: – Нормально.
– Понимаю, глупый вопрос. Мне искренне жаль, поверь. Я за то, чтобы ты ехал в свою академию. Но командующий решил так, и я поделать ничего не могу. Не моя компетенция.
– Да я понимаю. Не в претензии.
– Ко мне лично?
– Вообще.
– Хорошо. Это хорошо. Ты расчет взял? Документы? По поводу борта все узнал?
– Так точно.
– В полетный лист тебя внесут, я распорядился. Еще одно... Давай без глупостей, ладно? Чтобы нам не пришлось объявлять тебя в розыск. А то расчувствуешься и рванешь куда-нибудь. Нет?
– Нет, товарищ полковник. Все нормально.
– Вот и хорошо. Знай, что ты остаешься в списках части, и как только вернешься, приступишь к выполнению обязанностей. Ждем тебя, возвращайся. И будь там осторожен. Это личная просьба. Понятно?
– Так точно.
– Тогда это все, что я хотел сказать, и что хотел услышать. Но, на всякий случай, капитан Скубишевский за тобой присмотрит. До отбытия из гарнизона. Во избежание.
– Может, не стоит?
– Надо, Сергей Сергеевич, надо. Для твоего же, пусть относительного, но блага.
– Ну, что, к тебе? – спросил Скубишевский, когда они вышли из кабинета НШ.
– Это зачем еще? – не понял сразу Серж.
– Ну, как? Начальник штаба же приказал – присматривать. У меня все с собой, – и Витька, встряхнув знаменитый свой дипломат, продемонстрировал, что тот забит под завязку.
– Нет, Витя, только не это! И вообще, чтоб ты знал, русские на войну собираются и уходят по-трезвому, приведя дела в порядок, а дух в равновесие. Извини, но мне хотелось бы последнюю ночь побыть одному. Поэтому, не знаю, как ты будешь за мной приглядывать, но только не изнутри.
– Тогда, классическая наружка! – легко, как всегда, согласился Смерш. – Но учти, все будет по-настоящему! Я бы сказал, по-взрослому. Шаг вправо, шаг влево – и ты под замком.
– Боюсь, боюсь, – отреагировал Серж.
Оказавшись, наконец, дома, один, Серж поначалу даже пожалел, что отказался от щедрого Витькиного предложения. И даже подумал, а не позвонить ли своему честному соглядатаю со встречным предложением. Но потом, походив по комнатам и привыкнув к пустоте и тишине, выбросил дурное из головы. Уж лучше кто угодно, только не Витька. Да и кто угодно тоже не нужен. А нужна ему Тома, но это невозможно, и вот это реально беда.
Он выглянул в окно и увидел, что на лавке возле подъезда сидит, вытянув ноги поперек прохода и откинувшись на спинку, долговязый паренек. Из Витькиной банды, сразу определил Серж, пару раз видел его, издали. Видимо, Витька сказал ему быть на виду, долговязый и не прятался, покусывая мундштук, курил папиросу. Тоже, шахтер, блин, подумал Серж, почему-то предположив, что папиросы у парня непременно «Шахтерские».
Время тянулось медленно, и он с опаской думал, что еще вся ночь впереди. И, несмотря на то, что это последняя ночь в его прежней мирной жизни, ему хотелось, чтобы она поскорей кончилась. Назад все равно ничего не вернуть, не отыграть, а бесконечно оттягивать момент неизбежности – невмоготу.
Он, спокойно и вдумчиво обходя квартиру, выбрал и побросал на диван все вещи, которые, по его разумению, следовало взять с собой. Потом, забраковав и оставив половину, засунул действительно нужное в две брезентовые сумки. Ну, вот, подумал, и с этим покончено. И тут испытал острый укол тоски и боли. Ибо наступил момент, который он отодвигал, но избежать которого было нельзя. Собственно, оставалось одно дело, которое он предпочел бы не делать ни сейчас, ни потом, но которое именно теперь ему придется сделать.
Присев к столу, он взял ручку и написал на листе бумаги:
«Дорогая моя! Все случилось не так, как хотелось и думалось, но я сам во всем виноват. Теперь я должен уезжать, эта командировка возникла неожиданно, и я не могу отказаться. Поездка будет долгой, возможно, слишком долгой. Но дело не в этом даже, а в том, что я не тот человек, который тебе нужен. Поэтому, прошу тебя, забудь меня как можно скорей и живи счастливо. Если это важно, знай, что я любил тебя...»
Он запечатал письмо в конверт, на котором написал два слова: для Томы. Потом вышел на площадку и позвонил к Марь Иванне. Старушка в этот раз открыла сразу, словно ждала звонка за дверью. Все те же встревоженные коровьи глаза.
– Марь Иванна, передайте это Тамаре, – сказал он, протягивая ей конверт и запасной ключ от квартиры. – Не знаю, когда она появится, возможно, днями.