– Это нечестно, – раздался ее тонкий голосок.
Свава низко хохотнула, разулась и, с обувью в руках, прошлепала босыми ногами к ложу у западного окна.
– Да? И что на этот раз кажется тебе нечестным? – смешливо спросила валькирия.
– Что тебя не отправили к отцам, как ты мечтала. Ты не должна быть среди нас…
– Что ж, помолись Зевсу, чтобы он передал твои слова Одину, если им доведется встретиться, – безучастно предложила Свава и легла на застеленную перину. – Но сомневаюсь, что у них будет повод…
– Я хочу сказать, что ты была, ну, почти… самостоятельной, – перебила ее Ифигения.
– Царевна, – Свава обратилась к ней одновременно понимающе и жестко, – я не желаю быть самостоятельной. Я действительно мечтала провести вечность до Рагнарека на пиру с Одином, предками и любимым. Вот и все. Не пытайся заручиться моей поддержкой. Это ты ненавидишь своего отца…
– Я его не ненавижу!
– …за то, что принес тебя в жертву, жениха – за то, что не защитил, всех полководцев и воинов, жаждущих твоей крови. Свою ношу неси сама.
Ифигения надулась. Их немую войну оборвала фраза.
– Я любила их, – призналась Ифигения.
Эпизод III
До списка кораблей
О, мы с тобой ничто перед Элладой.
– До какого момента? – уточнила Свава, она без интереса рассматривала деревянные балки под потолком. – Пока плыла в Авлиду? Пока ждала встречи в шатре?
– И после любила!
– И когда нож жреца полоснул твою плоть?
– Хватит! – тихо попросила Альда и от ужаса передернула плечами.
Утонченная внешне и внутренне, она бы стала во всех смыслах первой леди Европы. Альда даже умерла тихо и безропотно, никого не обвиняя, не кляня, не сокрушаясь о выпавшей доле, не противясь. Не применяя к себе оружие. Было удивительно, как последователи убеждений о том, что величайшие женские добродетели – это податливость и послушание, не учли ее великолепный образец. Свава умирала всякий раз от старости или тоски, в одиночестве, без мужа, не принеся в мир детей – очень неприглядная смерть. Ладно валькирия, а царевна? Ифигения и вовсе заканчивала жизнь, как женщины, которые провинились в чем-то ужасном, – она испускала дух, а на нее смотрела толпа и желала ее скорой погибели. Альда успокаивала непримиримую подругу, говорила, что им еще повезло.
– В чем же нам повезло? – вопрошала Ифигения.
– Господь одарил нас новым испытанием вместо того, чтобы просто наказать, – отвечала смиренная Альда.
– Да почему опять наказывать-то? Что я сделала? – чуть не плача жаловалась Ифигения.
– Возможно, за то, что каждая из нас возгордилась, – предполагала Альда.
– Не вижу своей в том вины, – возмущалась Свава. – Я имела право гордиться. И царевна. И ты имела.
– У всего должна быть мера, и у гордости тоже, – объясняла Альда.
– Ну-ну! – отмахивалась Свава.
– Поощрение это или наказание, а других женщин я здесь не нахожу, – продолжала Альда начатую мысль. – Где наши матери и сестры? Где подруги и прислужницы? Ты помнишь их, помнишь, как их звали?
– Я не помню, – отвечала Ифигения.
– И я не помню, – вторила Альда.
– Только имя матери, – поправлялась Ифигения.
– Лишь имена матерей и валькирий, – добавляла Свава.
– Вам повезло, – радовалась за них Альда. – Но и тех здесь нет.
– Так мы наказаны или вознаграждены? – хмурилась Ифигения, когда спрашивала.
– Мы заперты – понимай это как хочешь, – говорила Свава, и на том обычно разговор заканчивался.
Царевна доподлинно помнила, как уходила, и чувствовала память о себе – ее нашлось больше, чем у валькирии и дамы. Когда тысяча сто восемьдесят шесть ахейских кораблей застряли в штиле у берегов Авлиды, жрецы и многоумный Одиссей не придумали ничего лучше, чем умилостивить прогневанную Артемиду ценной жертвой. Возможно, дело заключалось в отце Ифигении. Агамемнон спесивым характером и премногим тщеславием, положенными царю всех царей, сумел заиметь немало врагов, которые, хотя и не могли поднять головы, склонившись перед ним, искали повода ослабить гордеца. В стремлении колоть друг друга, цари ухитрились сделать последний день Ифигении настолько болезненным, что впротиву жертвенному ножу на весы ложилось разочарование – в семье, любви и себе – первое и единственное. Ифигения ехала в стан невестой Ахилла и в конце дня действительно преклонила колени перед алтарем.