накануне убил покупателя и ранил клерка в ходе ограбления круглосуточного магазина, а затем и до рекордной пробки на шоссе Сан-Диего, вызванного аварией с двумя грузовиками. Материал был кратким, но этого было достаточно, и он был бы больше как для дневных газет, так и для вечерних телешоу. У них будет дело с головами собак, с пропавшими телами, и с другими странными вещами, над которыми он работал, и с его телефонными звонками, и это даст им повод.
Достаточно, чтобы заработать ему премию, но он никогда не сомневался, что заработает ее.
Он допил кофе, подумал о другой чашке, но отверг эту идею. Кофе был его единственным отклонением от правил отца. В первый год обучения в Вест-Пойнте он приобрел эту привычку и рационально использовал ее в качестве стимулятора, в котором нуждалась его нервная система. Несмотря на это, даже сейчас, через двадцать лет с тех пор, как Командующий в последний раз разговаривал с ним, он пил с чувством беспокойства, которое никогда не мог точно определить. «Слабость», - сказал командующий, сидя напротив стола для завтрака. «Люди находят оправдание в детстве. Но это не оправдание. В Спарте они начали закалять своих детей в возрасте восьми лет. Отнимали их у женщин. Они выносили боль. Выносили холод. Выносили голод. слабость. Мы поощряем слабость ". Вагган это ясно видел. Его отец в идеальном белом платье, с щетинистыми светлыми волосами, с аккуратными усами, с рядом лент. Его голубые глаза смотрели на Ваггана, гордились Вагганом, учили Ваггана быть сильным. Эта мысль привела Ваггана, как это почти всегда случалось, к земле, в которую он не хотел входить: к Вест-Пойнту, где его поймали, и к Розеру, кадету-капитану Розеру. Вагган снова обдумал это - просто взглянуть на воспоминания, чтобы увидеть что-то, что можно было упустить из виду. Нет. Ничего не изменилось. Решение было правильным: убить Розера быстро, прежде чем он успеет доложить. Тактика была правильной. Удар битой софтбол должен был быть смертельным и незамеченным. Но почему-то Розер не умер. Исключение не имело значения. Точка была разочарованием с ее бесконечными проповедями о старых, мертвых истинах, которые больше не были истинами - если они когда-либо были. Но рапорт был отправлен командиру. И командир отправил телеграмму.
Я похоронил тебя рядом с женщиной.
Вагган не знал эту женщину. Она его родила. Должно быть, она передала ему гены, объясняющие его размер, потому что Командующий был маленьким человеком. Но даже в его самых ранних воспоминаниях она не упоминалась. Командир никогда о ней не упоминал. Спросить Командира было немыслимо.
Диктор говорил о Берлине - теме, которая всегда привлекала внимание Ваггана. Командующий полагал, что это начнется над Берлином, и Вагган никогда не сомневался в этом. Но этот пункт был несущественным - вотум доверия Бундестагу. Как и все остальные выпуски новостей. Лавина началась не сегодня. Итак, он допил кофе, быстро осмотрел склон холма и редут, который встраивал в него, и - когда пришло время - ушел, чтобы найти Джакаранда Драйв, и теперь он столкнулся с этим пьяным индейцем, который был глупо ухмыляясь ему и игнорируя его приказ уйти.
«Уйди», - повторил Вагган. «Или вы глухой».
Индеец сказал что-то на навахо и засмеялся. Он обошел фургон Ваггана, открыл дверь со стороны пассажира и забрался внутрь.
- Сукин сын, - прорычал Вагган. Очевидно, ему придется иметь дело с индейцем жестким путем, что потребует времени и, возможно, даже привлечет внимание. Но, если повезет, он сможет вытащить его за ноги, ударить, и покончить с этим и уйти с девушкой без проблем. Было почти темно, и это поможет. Он оббежал фургон, выдергивая пистолет из-под пояса.
Он видел то, что приближалось, слишком поздно, чтобы избежать этого. Мгновенное осознание индейца вылетело из двери фургона, вспыхнул фонарик, а затем возник приступ боли. У него было время только на рефлекторное действие. Его рефлексы были в порядке, но они только спасли его от полной силы удара. Фонарь - четыре батарейки D в тяжелой бакелитовой трубке - разбился о его верхнюю челюсть, отшвырнул его от двери и врезал в борт фургона.
Шок от удара на мгновение ослепил его, заставив потерять сознание. Потом он оказался на земле, индеец на нем. Вагган отреагировал взрывной силой прежде, чем индеец смог ударить его снова. Он схватил человека за локоть, дернул, скрутил его тело. Удар был смазан.
После этого борьбы не было. Вагган взвешивался каждое утро перед тем, как приступить к своим обычным упражнениям перед завтраком. В то утро он весил 225 фунтов - на три фунта меньше веса, который он считал своим эталоном. Все это были кости, мускулы и хрящи, обусловленные и дисциплинированные режимом, который Командующий начал его, прежде чем он вспомнил. Фактически, его самым первым воспоминанием об этой части его жизни было время, когда он плакал. Он делал подъемы ног, Командир стоял над ним, голос Командующего пел: «Снова, снова, снова, снова…», и боль в напряженных мышцах прошла сквозь туман его усталости и заставила его слезные протоки течь. Он не мог контролировать это, и Командир заметил, и это было испытанием жгучего стыда. «Это не поможет, если не причинит вреда», - всегда говорил командующий. Боль этого переживания научила его сдерживать слезы. Вагган больше никогда не плакал.