В таком напряжении и безмолвии мы встречаем рассвет. Отрывистое дыхание Габриэля пробирается под кожу и бередит зажившие раны. Он так и не уснул, я ощущала каждой клеткой его беспокойство и тревогу. Слезы засыхали несколько раз на щеках: так выходила наша общая боль. Я будто проводник между нашими истерзанными душами. В сонном подсознании бродили тени, и среди них — потерянный маленький мальчик. Изнеможение берет все же верх, веки наливаются тяжестью — я засыпаю, обнимая крепко Габриэля. Я не отпущу тебя.
Мне снова снится странный сон, где я плутаю в потемках, но выхода нет. Сколько бы ни старалась, все без толку — свет давно исчез и покинул мертвые пустоши. Оглядываюсь, но вокруг царство ночи, царство тьмы и равнодушия, захватившее в плен остатки добра. Зову Габриэля, но слышу только собственное сбивчивое дыхание. Он не отзывается, сколько бы я не искала — его нет, только глухое эхо.
Чувствую себя измученной и полностью разбитой, когда освобождаюсь из паутины кошмара. Сон не принес долгожданного отдыха ни на йоту, наоборот голова гудит, а тело какое-то вялое и непослушное. Я одна, комнату заливает солнечный свет, только не согревает душу: там все покрылось инеем, и кружит метель. Обхожу номер, прекрасно понимая, что Габриэля нет, как и его вещей. Глаза замирают на стеклянном столике, и в памяти вспыхивает дурной эпизод. Подкатывает тошнота. Быстро отворачиваюсь и в дверях натыкаюсь на уборщицу.
— Простите, — надломлено бормочу, пропуская ее внутрь. — Скажите, посетитель этого номера уже уехал?
— Да, рано утром, — подтверждает женщина кивком.
Безрадостно бреду к себе, принимаю душ и завариваю кофе, проверяя телефон. Пропущенные от Элои, Вивьен, Розы… Кручу в руках телефон, раздумывая, стоит ли писать Габриэлю, но разум твердит, чтобы я не совала нос. Нельзя давить, он на все реагирует остро, напишу позже. Мне тоже надо прийти в себя и собраться с мыслями.
Вчера я увидела, насколько безнадежна ситуация, надо подумать, как действовать дальше. Не спешить и не принимать необдуманных решений. К тому же, скоро моя первая в жизни выставка, нельзя ударить в грязь лицом и облажаться. Нельзя подводить Леруа и потратить впустую почти год. Я вложила все эмоции в фотографии и работу. «Ты так любишь это бесполезное дело», — звучит ядовитый голос Лавлеса, но я знаю: он говорил не со зла, поэтому нет обиды.
За подготовкой к выставке, переживания постепенно стихли, пусть отголоски напоминали о себе ночами, когда я непроизвольно возвращалась в Неаполь. Я написала несколько сообщений Габриэлю, но не получила ответа, поэтому решила больше не надоедать: если захочет, напишет или позвонит сам. Он поступал так неоднократно: пропадал на неопределенное время, а затем снова давал о себе знать. Я уже привыкла к такому непостоянству.
Когда поинтересовалась у Джи, видела ли она Лавлеса, подруга ответила, что после свадьбы он не появлялся на студии и вообще не выходил на связь. На Пасифик-Палисайдс пентхаус пустует, значит, его нет в ЛА. Или… возможно, он в стеклянном замке? Очевидно, Джи и ребята не знают о тайном убежище, так как давно бы проверили, там ли Габриэль. Если он не сказал им, я не могу раскрывать секрета, пусть и гложет вина. Боюсь испортить отношения с Габриэлем, поэтому пока буду молчать. Я никому не рассказывала о случившемся в Неаполе — эта жуткая тайна осталась в том номере.
Чем ближе становился день выставки, тем больше охватывало волнение. Я твердила себе: все пройдет успешно, без каких-либо накладок, не накручивай, но мандраж не отступал. В Нью-Йорке выставка продлится пару дней, затем пройдет небольшой тур по нескольким крупным городам США. Все средства, которые соберет выставка, мы решили отправить семьям, где дети больны раком. Леруа поддержал мою идею, когда узнал, что я потеряла младшего брата пять лет назад из-за смертельной болезни. «Я хочу хоть чем-то помочь, и деньги — самое малое, что можно сделать», — сказала я, вспоминая Коди. Деньги не всегда спасают, но они дают шанс.
Утром в день выставки раздается стук в дверь. Сперва замечаю огромный букет в коробке, за ним — запыхавшегося курьера.
Парень отдает цветы и спрашивает:
— Мисс Осборн? Это вам, распишитесь.
Сует планшет, прощается, получая закорючку, и сразу же уматывает. С недоумением рассматриваю дивные цветы нежного голубого и белого оттенка, ставя на стол. Длинные стебли, а лепестки зубчатые, свернуты внутрь и раскрыты на концах, будто стрелы. Такие необычные… Не спросила, кто их прислал. Осматриваю коробку и внутри нахожу плотный лист бумаги.