Бью со всей дури кулаком по стене и ору, заводясь от всепоглощающего гнева:
— Какая же ты мразь! Ты теперь рад?! Что осталось после тебя, ублюдок?! Посмотри, на кого я похож, ты счастлив?! Гребаная империя и деньги… Да подавись ими! Они тебя и свели в могилу! Такого финала ты хотел?! Чтобы я превратился в чокнутого наркомана и сдох, как Рори?! — сбивчиво дышу и чуть ли не вою от ярости и боли. — Только раз за двадцать шесть лет я не услышал в свой адрес ненависти. Так чего ты добился? Ты не стал нормальным отцом и мужем, превратившись в бесчувственного монстра. Оставил после себя такого же монстра, не умеющего любить, и гребаные горы бабок.
Давлюсь виски, кашляю и вытираю рот, мрачно глядя на стены.
— Твою смерть никто не оплакивал, никому не жаль, что ты подох. Ты был чёрствым подонком, им же и остался. Разрушил семью, разрушил меня и сгниешь под землей, — сглатываю мерзкий комок и сбивчиво шепчу: — Как бы я хотел все изменить. Быть нормальным, ничего не портить и не причинять столько боли дорогим людям. Как бы я хотел быть нормальным и любить… Любить, как Син любит Джи, держать своего ребенка на руках, играть с ним и слышать его смех. Как бы я хотел… Но я сломанный и неправильный, вся моя жизнь такая же дерьмовая и наполненная тьмой. Я никогда не увижу света, — провожу ладонями по мокрым щекам и презрительно ухмыляюсь. — Встретимся в Аду, отец.
Проглатываю соленые слезы и громко смеюсь, давясь от смешанных чувств безудержного счастья, грусти и гнева. Впервые даю волю своим странным эмоциям и выплескиваю наружу, вытирая влажную кожу. Я так давно не плакал… Как необычно. В детстве я боялся плакать, потому что отец ненавидел слезы и считал это слабостью. Поэтому все накапливалось внутри столько лет. Эта комната вновь свидетель моей боли. Сейчас никто не накажет и не ударит.
Прислоняюсь к стене, прикрываю глаза и глотаю виски, согревающий грудную клетку. Внутри словно оборвались цепи и легко дышать. Не помню, чтобы чувствовал себя так свободно. Кайф, как от порошка. Тупо улыбаюсь и пью джек, разговаривая со стенами.
— Габриэль?
Я ведь не надрался до такой степени, что мерещится ее голос? Рядом слышатся шаги. Открываю глаза и встречаю обеспокоенный взгляд.
— Привет.
— Как ты узнала, что я здесь? — удивленно хриплю, глядя на Ливию. Это не подвыпившее воображение: она реальна.
— Син сказал, — тихо отвечает Ливия и сочувственно вздыхает.
— Не смотри так, — опускаю голову, хмыкая, и еле слышно добавляю: — Все в порядке.
Она молча садится рядом. Знакомый аромат цветочных духов разбавляет эту мрачную атмосферу. Она, как солнце, озаряет не только мрак, но и согревает своим теплом. Кладу голову на ее плечо и шепчу:
— Ты всегда рядом, — это правда. Неважно, сколько километров нас разделяет, я чувствую ее; неважно, как долго мы не видимся, она мне снится. Она в моем сердце.
Ливия молчит и шутливо произносит:
— Собираешься здесь ночевать?
— Не, я не до такой степени бухой, чтобы оставаться в этом доме, — мрачно посмеиваюсь и пытаюсь подняться.
Осборн поддерживает за талию и выводит на улицу. Вокруг темень, под куртку пробирается пронзительный октябрьский ветер. Плетусь за Ливией, несколько раз спотыкаясь и хохоча над своей неуклюжестью. Она помогает сесть на пассажирское сиденье, сама же устраивается за рулем. Включает кондиционер и заводит двигатель.
— Какая ты деловая мадам, — подкалываю ее, оглядывая с ног до головы. — Такая серьезная.
— Пьяный навигатор, называй адрес, — улыбается в ответ Ливия.
— Сначала в магаз, у меня дома голяк.
Через час мы заваливаемся в мою квартиру и раскладываем покупки. Я сразу открываю бутылку текилы, но Ливия бьет по рукам и заставляет съесть хотя бы чизбургеров. Набиваю рот фастфудом и наблюдаю, как она хозяйничает на кухне.
— Ты фуршет собираешься устроить? — смотрю на ее задницу, обтянутую джинсами, и довольно ухмыляюсь. — Я бы просто надрался.
— Я ничего не ела со вчерашнего дня, — бубнит Ливия и соблазнительно наклоняется. Она специально так заводит? Тогда просто не отделается. Я давно ее не видел. И не чувствовал.
— Почему? — спрашиваю, не отрывая взгляда от ее привлекательного тела.