Инга рассмеялась ему в грудь.
— А я благодарна им за тебя! И еще за…
— Вот только не говори, что за Потеряшку!
— Нет. За то, что я вспомнила, что все-таки со мной случилось прошлой осенью!
Не знаю, почему я не удалила Сашин номер сразу. Не знаю, почему подолгу смотрела на «вас вызывает…». Не знаю, почему отвечала. Хотя Ксюха запрещала мне это делать, а если уж отвечать, то с посылом по короткому и ясному адресу. А Настена вздыхала и пространно рассуждала в том смысле, что «он, конечно, козел, но вроде бы искренне раскаивается».
Все женщины немного мазохистки.
А некоторые не немного.
Мужики это чувствуют и пользуются — то ли потому что от природы садисты, то ли таким образом самоутверждаются. Я даже не заметила, как мой бывший перешел от монологов в стиле: «Ингуша, прости меня, я дурак, я сделал подлость, но я же так тебя люблю!» к «Если парень изменяет, то это женщина виновата». Почему я выслушивала все это, чего хотела добиться, спрашивая, чего ему во мне не хватает? Оглядываюсь назад и не понимаю. Подозреваю даже, что через некоторое время вновь бы начала с ним встречаться и пытаться «исправиться».
…Настроение было под стать ноябрьскому промозглому вечеру. Я только что закончила разговор, с каждым разом забиравший все больше сил. Брела по темной улице (тогда темноты я еще не боялась), радуясь, что дождь по извечной традиции летит прямо в лицо и никто не увидит моих слез по потерянной любви, бессмысленной жизни и собственной никчемности. Да и некому было видеть — все нормальные люди сидели по домам, прячась от непогоды. Так что скоро я уже свободно рыдала в голос, ковыляя по пустому проспекту в промокших насквозь ботинках и отсыревшем пальто. Поначалу не до зонтика было, а потом стало все равно.
В состоянии «чем хуже, тем лучше» я почувствовала только мрачное удовлетворение, с размаху оступившись в яму: дорожники традиционно затевают ремонт перед самыми заморозками. Грязь, порванные колготки, еще и оцарапанная нога до кучи… Все правильно, вот такая моя жизнь!
Фонари по причине дорожных работ или чьей-то безалаберности не горели. Я вышла на подлатанный перекресток и, поддерживая сумку коленом, начала искать сотовый, чтобы оглядеть ногу.
…Машина вылетела из-за угла. Ринулась ко мне, ослепляя и оглушая. Я глядела на нее, открыв рот, замерев на одной ноге. Ощущение, что все происходит не со мной, исчезло, когда тормозящую машину занесло. Выронив сумку, я прыгнула в сторону. И даже приземлилась бы удачно, на размокшую клумбу, если бы машина не толкнула меня задним бампером. Считай, даже не толкнула, задела, но от этого я окончательно потеряла равновесие.
А потом падение, противный хруст и… ничего.
Ничего на целых полгода.
Я рассказывала это — быстро, взахлеб, боясь, что опять забуду. Закончив, вскинула взгляд и увидела, что Джой поднялся и смотрит на меня сверху. Сейчас было видно, какой он бледный, осунувшийся. И какие тусклые у него глаза.
— Это был я, — сказал Джой.
В тот пятничный вечер он поддался на предложение приятеля посетить сауну. Не просто попариться-расслабиться, а провести переговоры — да-да, важные сделки часто заключаются далеко не в офисной обстановке!
Вечер пропал зря. Ответственное лицо быстро надралось, а так как Джой практически не пил — две рюмки не в счет, — еще и обиделось. Он высидел ровно столько, чтобы убедиться, что ничего уже не поделаешь, и ретировался по-английски.
Проклятое Чертово Кольцо, несмотря на поздний вечер, стояло прочно. Пришлось объезжать его по дворам, в которых обнаружились ограды, цепи, а кое-где и бетонные блоки поперек проездов и арок. Во времени ничего не выиграл, только нервы зря попортил. Так что, когда Джой вырулил на улочку с односторонним движением, свободную от авто и прочих мешающих факторов, он вздохнул с облегчением и нажал на газ.
Зря, конечно, мокрый асфальт к ночи обледенел, а переобувание машины Джой традиционно откладывал. Машину занесло на перекрестке, Джой закрутил руль, стремясь избежать дальнейшего скольжения, и внезапно увидел темный силуэт перед самым капотом. Машина завернула раз, еще, слабый удар — скорее шлепок — и наконец встала.
Джой сидел, сжимая руль и тупо глядя перед собой. Фары освещали усиливавшийся дождь и черные выбоины и свежие заплатки дороги.
Приехали.
Он посидел еще. Медленно отстегнул ремень. Медленно вытер стекавшие до самого рта капли — не кровь же? Повернул ключ зажигания. Фары погасли. Что он различит в такой темноте? Джой повернул ключ обратно, вновь увидел кусок выхваченной из темноты дождливой ночи и, не думая, что делает, нажал на газ.