Примерно за четверть часа они добрались до ледорубов. Громкие команды перемежались звонкими ударами топоров; все это выглядело весьма воинственно. От моста Бланк пошел наискосок, и вскоре они обогнали бригады ледорубов. Лунный свет придавал льду матовый оттенок, так что создавалось впечатление прогулки по облакам. Ближе к середине русла толщина льда истончалась, дважды ей приходилось уводить Бланка в сторону, чтобы обойти темные промоины. Они слышали тихий ток реки, спокойно катившей свои воды глубоко под ними, но примерно раз в минуту речное покрытие содрогалось от глухих ударов топоров.
Саутуарк служил им своеобразным маяком. На каждой стене горели факелы, а внизу под ними посверкивали жаровни. Таверны сотрясались от громких песен, а в каждый бордель на улице выстроились очереди. Подмастерья, в клубах собственного дыхания, подзывали свистом проходящих мимо девушек, и Шэй поглубже надвинула капюшон. На стенах пестрели афиши Призрачного театра, и на каждом углу захмелевшей улицы раздавались одни и те же имена: Бесподобный. Воробей. Королева. Завтрашние Сатурналии. Не имея особого выбора, они решили прогуляться. Прошлись по набережной, где подо льдом, слева от них тихо журчала Темза. Бланк до сих пор не заговаривал с ней о Бесподобном, за что Шэй была ему благодарна. Где-то вдалеке треск ломающегося льда смешивался со странным скрежетом, часть реки хорошо освещалась фонарями.
– Видишь те мачты? – сказал Бланк, махнув рукой. – Там застряли во льду торговые суда. Они возьмут на борт одного старого моряка. И если ты сумеешь опять сыграть парня, то там, по крайней мере, согреешься.
Шэй покончила с мужчинами, разговорами и тесными комнатушками. Ей хотелось тишины и простора. На берегу за ними маячило знакомое здание, и она сказала:
– Ты иди куда хочешь. А мне нужно увидеть старого друга. Я найду тебя утром.
Широкий дымоход вел с крыши к огромному камину в медвежьей яме, и Шэй пришлось спускаться, упираясь руками и ногами в стены этой трубы. Кирпичную кладку покрывал толстый слой сажи, и под ее пальцами он начал сдвигаться и осыпаться. Ее левая рука скользнула вниз за отвалившимся черным пластом, но в итоге она все-таки смогла удержаться. Выправившись, она крепче уперлась спиной в стенку. Кирпичи царапали пальцы, но ей пришлось докопаться до надежной опоры. Она лишь вскрикнула от боли и замерла, изо всех сил упершись в стенки. Из-за падающей сажи, спускаясь дальше, она держала рот закрытым. Понемногу, упираясь руками и ногами в шершавые, как наждачка, кирпичи, она продвигалась все глубже. Дюйм за дюймом, дюйм за дюймом… По спине, между лопаток, побежала струйка крови. Дюйм за дюймом, дюйм за дюймом, но вот она уперлась в какой-то выступ и, с облегчением проехав последний фут, приземлилась в очаге. Обугленные головешки развалились под ее ногами, решетка впилась в спину, а рот наполнился пеплом. Выкатившись в яму, она кашляла и отплевывалась.
Кромешная тьма. Подавив очередной приступ кашля, она прислушалась. Тихое шуршание. Мягкое, но весомое. Чуть дальше напряженное сопение. Глухие удары лап, и Шэй уже видела их мысленным взором. Кожаные подушечки с острыми когтями. Она сидела неподвижно, воркуя по-голубиному.
Шаги остановились. Прочистив горло, она вновь попыталась издать голубиный клич, в ответ прямо перед ней раздался тихий скулеж. Продолжая ворковать, она вдруг ощутила на своей шее прикосновение мокрого носа. Мокрый кожистый нос и горячее дыхание. Сакерсон настороженно обнюхивал ее. Вену на шее, ссадины. Обнюхав голову, он спустился к промежности. Держа руки по швам, она прошептала:
– Славный мальчик, привет, дружок, ты ведь учуял на мне запах клетки?
В дымоходе она ободрала костяшки пальцев, и Сакерсон начал вылизывать их. Его язык похож на спрятанную в перчатке руку; шершавый, но мягкий. Как можно медленнее она протянула к нему руку. Способен ли он видеть в этой полутьме? Его тревожное сопение склонило ее к мысли, что не способен. Она коснулась его меха, и он зарычал, низкий рев сотряс ее с головы до ног, но не встревожил. «Что ему еще делать, как не рычать», – подумала она, поглаживая медведя по животу. Так продолжалось минуты две, его язык на ее ранах, ее руки в его шерсти, при его непрерывном рычании.