– Жизнь подобна падающему с небес камню.
Часть солдат опустили луки. Она развернула стопы внутрь, чтобы лучше держаться на перилах. Ей приходилось противостоять морским ветрам.
– Мы погибаем от любви, мы погибаем на войне.
Она слышала, как скрипит деревянное колесо на южном конце, но солдаты внимали исключительно ей. Возможно, впервые у нее такие великолепные зрители. Она ждала приближения знакомого транса, ждала возвышающего вдохновения, чтобы смотреть на себя вниз с высоты полета Деваны. Ей хотелось уменьшиться до той восхитительной точки, когда телесная сущность больше не имеет значения. Но прозрение не наступало. Она просто стояла там, дрожа на ограждении Лондонского моста с факелами в руках и застывшим холодом в душе.
– Мы погибаем с благодатью и оживаем вновь.
Она швырнула факелы вправо, и они, взлетев по длинным дугам, закрутились, как огненные колеса, падая в темную глубину. Одновременно Шэй спрыгнула на мост. Надеясь, что множество пар глаз теперь следят за падением факелов в черные воды Темзы. Не слишком ловко приземлившись на дорогу, она, пригнувшись, направилась обратно, держась в тени под фасадами домов. Она двигалась размеренно, надо оставить силы для прыжка. Стараясь ступать как можно тише, она поняла всю тщетность своих стараний; звуки ее шагов разносились предательским эхом, и вскоре она заметила, как первая линия солдат сломалась и они начали следовать за ней. Она побежала быстрее, но по-прежнему сберегала силы для прыжка через разводной пролет. Перестук шагов за ее спиной стал громче, и она уже не осмелилась оглянуться назад. Середина дороги скрывалась во тьме, но через двадцать ярдов она увидела огни Саутуарка. И вдруг ее сердце екнуло. Пролет моста слишком круто уходил вверх. До нее уже доносились знакомые голоса.
– Вы сделали слишком широкий зазор, – взревел Бланк, – скорее, ради бога, немного опустите створ.
Возле колеса лебедки двигались маленькие фигуры, и вот уже край пролета опустился еще на один фут, однако и преследователи почти догнали ее. В последнем рывке она стремительно карабкалась по склону мостового пролета, впервые она неслась с такой бешеной скоростью. И, разогнавшись, взлетела вверх, едва касаясь босыми ногами старых досок, уже слыша, как где-то на другой стороне кричали мальчики, приветствуя и подбадривая ее, и наконец, когда Шэй оказалась на вершине разводного пролета, то увидела перед собой заветную небесную высь, а через мгновение, в отчаянии бросившись навстречу небу, развернулась в воздухе, и, глядя вперед и вниз, начала… начала осознавать, что этот полет ей совсем не удался, огни Лондона рушились вокруг нее, и мертвенно холодные волны Темзы благодатно взмыли в воздух, принимая ее в свои объятия.
Что вы могли бы увидеть внизу, если бы на следующее утро стали соколом и парили над окрасившим горизонт рассветом в восходящих потоках воздуха? Серую реку и серые увядшие болота, обычный фон для убийственной охоты. Каждая клеточка вашего крылатого тела настроена на стремительный и зоркий полет и на возможное целенаправленное падение на высмотренную добычу.
Далее, вниз по течению дрейфует темное тело. Его неподвижность означает, что оно, вероятно, уже мертво и поэтому представляет больший интерес для падальщиков, чем для вас. Оно может быть еще съедобным, но разве может проснуться в вас охотничий инстинкт, если оно не испытывает страха и не стремится убежать? Ваше внимание привлекает нечто другое: испуганный бег кролика по увядшей траве или падение птенца из гнезда. Вы оцениваете расстояние – складываете крылья – и становитесь живой ракетой. Какой-то жизни внизу грозит неминуемая смерть, но она еще не знает об этом.
Темное тело – размером с хрупкую девичью фигуру, потрепанную ветром, разбитую волнами, – дрейфует дальше.
Поначалу паромщик тревожился, что посадил на борт карманника. Он выглядел немного староватым для простого плута, но обладал странной настороженной безликостью, обычно присущей ушлому мастаку. Дело речного паромщика могло пострадать, если бы этих местных деревенщин ограбили до того, как они высадились, так что он приглядывал за обстановкой, но большинство пассажиров сошли в Хорслейдауне, а этот парень уже в одиночестве все еще тихо торчал на корме.
Еще через пару миль вниз по течению странный парень подошел и присел рядом с ним. Он начал извиняться едва ли не до того, как спросил, могут ли они подойти к появившемуся впереди причалу. Паромщик не знал там ни одного действующего причала со времен своего отца.
– Я могу, конечно, подойти туда, но там ведь уже ничего не осталось, – сказал он, – и в это время дня там можно застрять на ночь. В темноте я не стал бы останавливаться там.