Когда впереди завиднелся купол сетей Бердленда, на западном горизонте еще горел полукруг солнца. Сгущение сумерек знаменовало приближение Мурмурации: ее устраивала огромная стая скворцов, обитавшая на ближнем болоте. С наступлением сумерек они исполняли вихревые танцы воздушного представления, и Шэй, как и ее матери до нее, предстояло разгадывать смысл их ритуальных полетов. Прищурившись, она глянула в сторону болота. Птицы пока не появились, зато извилистая процессия людей уже скользила в глубине под сетями к одинокому болотному дереву. На сером фоне небес вырисовывались разлетающиеся пряди волос шедших впереди взрослых; дети, болтая и бегая туда-сюда, разбрасывали червяков для ворон. Они двигались еле-еле: мужчины опирались на палки, женщины пригибались к земле. Видимо, сегодня в болото отправилась вся община Бердленда. Ритуал мог начаться без нее.
Они привязали лодку, когда дневной свет угас. Обычно дорога домой к Бердленду освещалась извилистой вереницей факелов, но сегодня их не стали зажигать. Однако Лонан мог с легкостью пройти там и в полной темноте. Он уверенно вел дочь по самым твердым местам болота, где их ноги лишь на дюйм погружались в губчатый покров. Время от времени, вдалеке, брызги болотного газа окрашивали сумерки в тот холодный темно-синий оттенок, какой изредка бывает и синева неба. Шэй почувствовала Бердленд, когда они проходили мимо. Глянув налево, она различила еле заметное свечение, что окаймляло очертания пустых домов.
Они догнали процессию авискультан за несколько ярдов до ритуального дерева, и Шэй, проскользнув вперед, попыталась создать впечатление, что успела вовремя.
– Птицы – боги, – непроизвольно произнесла она и получила в ответ разноголосый хор юных соплеменников:
– Боги – птицы.
Пожилой мужчина коснулся плеча ее отца, и они вдвоем повернули назад, скрывшись в колонне людей. Шэй не обратила внимания на малочисленность толпы. Их племя заметно уменьшилось. Во времена ее матери здесь жило в два раза больше людей, и сама она тогда любила вспоминать о многолюдности ее детства. Процессия двигалась медленно, и Шэй воспользовалась оставшимся временем, чтобы привести свой разум в порядок. Как обычно, она достигла успокоения, представляя себя летящим ястребом. Вверх, вверх, поднимаясь все выше, и вот уже процессия людей выглядела как угольная стрела на светлом фоне, направленная точно на их ритуальное скворцовое дерево. Его далекая магия сработала, ее напряжение исчезло.
– Довольно. Давайте начнем, – она остановила соплеменников в двадцати футах от дерева на островке сухой травы, и голоса сразу затихли. Шэй легла на спину, и все взрослые с благодарностью припали к земле. Влага травы просачивалась к ее лопаткам и ягодицам. Ее голос звучал хорошо. Частенько ей не удавалось добиться нужного тона, но сегодня у нее получилось. Дети сновали вокруг с напряженным волнением, бегая к дереву и обратно и поглядывая в небеса, стремились увидеть возвращение первой птицы.
Она любила эти предшествующие ритуалу моменты. Такое же затишье она слышала в театре Блэкфрайерс перед открытием занавеса. Множество пар глаз устремились в небеса, когда на небесном полотне появилась первая карандашная галочка. Следом – еще две, за ними вереницы струй, сливающиеся в потоки, и, наконец, сплошным ливнем, бессчетное множество птиц скрыло само небо, не позволяя не то что сосчитать их, но даже увидеть по отдельности; их великое множество потрясало и заставляло в благоговении припадать к земле. Небеса стихийно бурлили, но постепенно, словно по проявлению божественной благодати, скворцы сливались в единое упорядоченное гигантское существо, и Шэй неизменно следила за ними, затаив дыхание.
Что являли собой их танцы? Образ дымной свечи или мерцания звезд, что освещают землю ясными ночами. Они поблескивали черным шелком. Живые небесные картины плавно менялись, перетекая одна в другую и создавая образы более древние, чем сама Земля, образы тех времен, что предшествовали появлению рода человеческого. Очертания стай бугрились как мускулы, и она чувствовала их скручивание и расширение, их беспредельное растягивание.
Шэй постаралась оживить голос своей матери – утяжеляя слова, не позволяя ветру развеять их по болоту. Когда-то Шэй и ее мать лежали здесь вместе, соединив руки, и палец матери вырисовывал таинственный узор на ладони Шэй – неосознанно или осознанно, Шэй так и не узнала. Спустя годы, она еще ощущала оставшуюся в ней пустоту, как дырку после первого выпавшего зуба. Ее язык тогда исследовал первую потерю, как неведомую часть тела.
Сжав кулак, она обвела взглядом своих соплеменников. Множество людей, покоренных десятком тысяч резвящихся скворцов. Даже дети – те же птенцы, – которые раньше что-то лепетали, радовались и, разевая рты, глазели на это представление, теперь тихо лежали на спине, затаив дыхание. Ей хотелось, чтобы этого было достаточно. Достаточно вот такого простого лежания под небом на пропитанной влагой земле и благоговейного внимания древнейшему языку птиц. Зачем люди так жаждут узнать, что он означает?