– Как тебя зовут?
– Шахин. – Древнее арабское имя, уходящее в глубину авискультанской истории, в те дни, когда их племена еще не разнесло ветрами по всей Европе. Какое-то слишком взрослое имя для птенца, словно ребенка нарядили во взрослые одежды.
– Шахин, хочешь посмотреть сначала мою татуировку? – Еле заметный кивок. Девочка развела в стороны ежик волос на макушке Шэй, чтобы посмотреть на изображенную под ними птицу.
– Симпатичная, – робко произнесла она.
– Ее сделали два года назад, и мне было почти совсем не больно, – не вставая с колен, сообщила Шэй, – а кого ты выбрала для себя?
– Ястреба, – прошептала девочка, продолжая играть волосами Шэй.
– Надо же! – искренне удивилась Шэй.
Обычно девочки выбирали павлинов или попугаев. Именно мальчики предпочитали заказывать охотничьих птиц.
– Неужели тебе нравятся такие драчливые птенцы? – она шутливо дернула девочку за ухо.
– Я хочу отгадывать тайны Мурмурации, если ты уйдешь, – поежившись, с улыбкой ответила девочка, – я должна стать одинокой птицей.
Шэй, оглянувшись, убедилась, что их никто не подслушивает и, понизив голос, спросила:
– Если я уйду?
Ее толкования никогда не пользовались материнской популярностью, но она знала, что обречена всю жизнь проводить ритуалы Мурмураций. Она не напрашивалась на эту роль, она просто перешла к ней по наследству вместе с материнскими вещами. Девочка склонила голову, и Шэй, готовая начать бритье, взяла наточенную бритву.
– Я просто имела в виду, если тебя не будет поблизости, – пояснила она, не поднимая головы, – в общем, если ты уйдешь куда-нибудь далеко, – заключила Шахин, так и не посмев взглянуть Шэй в глаза.
Беззвездная ночь на голодный желудок. Только в их доме еще не убрали лестницу. Когда Лонан забрался наверх, Шэй встала у подножия и последовала за ним, хватаясь руками за оставленные им влажные следы на подмороженных ступеньках. Внутри было очень холодно и слегка пахло речной водой. Она зажгла свечку, пока ее отец пытался на ощупь найти что-то. Он коснулся своей кружки, сумки, вязания и с удовлетворением опустился в кресло.
– Развести огонь? – спросила Шэй. В прошлые годы с приходом осени они ежедневно разводили огонь в очаге, но сейчас им не хватало денег. Холод просочился во все углы, и вся мебель уже пропиталась зимней стылостью.
– Сомневаюсь, что оно того стоит. Через четверть часа я буду уже спать, – сказал Лонан, выпуская в замерзший воздух белые облачка пара.
Шэй вздохнула с облегчением, заметив к тому же, что в дровяной корзине валялись всего две тощие ветки. Ей следовало сегодня купить дров в городе. Если бы она доставила сегодня еще одно письмо, то у нее хватило бы денег, чтобы заполнить топливом эту корзину и не пришлось бы заканчивать это глупое притворство тем, что за окном еще пока только осень. Но Лондон стирал ее воспоминания и ответственность за этот дом. Едва она попадала в город, Бердленд – породившая ее земля, ее родня – становился для нее чем-то вроде давней истории.
– Тогда завтра я прогрею дом для вас, – сказала она.
С тех пор как Лонан ослеп, движения души стали с большей легкостью проявляться на его лице. По нему промелькнула быстрая и ясная улыбка, и, как обычно, ее кольнуло угрызение совести. Сознание того, что тебя любят, не должно быть тяжким бременем. Пытаясь согреться, она сунула руки в рукава и обнаружила скомканную бумагу.
– Эй, у меня есть кое-что для вас, – она опустилась рядом с отцом на колени и развернула оберточную бумагу.
Склонив голову, он прислушивался к шуршанию, а она поднесла угощение к его носу. По цвету оно так напоминало янтарь, что казалось, под крупинками сахара скрывается пойманное в ловушку насекомое.
Его ноздри вздрогнули.
– Похоже на персик. Нет, персик или апельсин.
Она коснулась угощением его губ, и он открыл рот пошире, как птенец – клюв. Он помедлил, ощущая его на языке, затем закрыл рот и начал пробовать на вкус. Опять укол вины; глубина наслаждения этим вкусом, отразившаяся на отцовском лице, вызвала у нее смешанное чувство радости и стыда.
– Этот фрукт называется абрикос, – сообщила она.
Дул слабый ветер, но вибрации колышущихся сетей проникали в этот покрытый ими дом. Позволив знакомым колыханиям убаюкать ее, Шэй уснула, свернувшись вокруг прорезавшего комнату дерева, служившего своеобразным проводником между землей и небом.