Светильники на верхних полках бросали свой люминесцентный и столь бесполезный свет, рассеяно освещая натюрморт на стене в рамке песочного цвета. Мамины русые кудри вдруг оказались на массивном плече Тадеуша. Их лица светились от счастья.
«Господи, что за ересь лезет мне в голову?! Натюрморт, табурет с плетеной спинкой…» Он снова обратил внимание на черную фигуру. Подобное чувство он испытал лишь однажды: когда жирная муха каким-то образом оказалась в его супнице. Огромное черное пятно притаилось между ломтиками картофеля и фасоли. Незнакомка, вторгавшаяся в их дом, была словно та муха в супнице. Ее невозможно было представить в столь привычной ему, родной обстановке, а тут еще мама с Тадеушем:
- Ты сегодня прямо светишься – какой румянец на щечках! – Йозеф изобразил гримасу отвращения – нет, это не его мама, она бы не стала разговаривать с приведением!
-А что я говорил! Похоже, Амриша влюбилась, я прав!? – Девушка уселась на табурет, расправляя складки на юбке, и наигранно смущенно улыбнулась, словно в дешевой театральной постановке. «Что происходит…» - шептал Йозеф побелевшими губами, не в силах отвести взор от тошнотворного представления. Тадеуш улыбался во весь рот, обнажив все свое жемчужное богатство. Йозеф не отрывая взгляд, смотрел на незнакомку – ледяное выражение застыло на ее лице, она снова превратилась в бескровное приведение. Положив обе руки на стол, девушка скромно спрятала под табуретом обе ноги в старомодных туфлях с закругленным носком.
- Здесь все оказывается совсем по-другому, все большое объемное и запах приятный, - проговорила она, попивая кофе. Бледная рука тянулась за булочкой с яблочной начинкой. Голос у нее слабый, чуть с хрипотцой, а речь с приторными наигранными эмоциями. «Как приведение могло ожить?!» - пронеслось у Йозефа в голове.
- Да ты и в самом деле похорошела! - Не переставал восхищаться Тадеуш.
- Это все вы виноваты! Балуете меня как маленькую, вы самая замечательная семья на свете! – Рассмеялась незнакомка, шутливо покосившись на маму. Та, с сияющей улыбочкой поставила пред ней тарелку с дымящимся омлетом. Совсем скоро «семейный» завтрак приобрел еще большую оживленность, до тошноты нереальную. Йозефу стало всерьез казаться, что он незаконно проник на съемку посредственного голливудского фильма года так шестидесятого. Все закончилось тем, что мама, как по мгновению волшебной палочки откуда-то вытащила цветастую коробку, перевязанную бантом. Внутри оказался подарок для Амриши – так, оказывается, зовут незнакомку - красное платье, наряд для выпускного вечера. Девушка покраснела. Улыбалась, как на приеме, крутилась на кухне с пошлыми ужимками, едва не кланяясь в реверансе. Йозеф сполз на корточках по стене, закрыл лицо руками.
Йозеф запомнил лицо своего «зеркального приведения» как вечно терзаемое меланхолией, с отпечатком грусти. Но сегодня все было по-другому. Словно кто-то вдохнул в нее жизнь. Она раскраснелась от прилива энергии, глаза серые и колючие под низкими бровями, скользили с одной вещи на другую, как если бы она была скупщиком или оценщиком.
Но мама с тадеушем, что она с ними сделала? Казалось, она не просто желанная гостья в их доме – они были счастливы ее появлению, развлекали и ублажали как родное дитя, а может она заняла его место… но кто же тогда он сам? Прошло уже немало времени, как он стоял у двери под зеркалом, словно загнанный зверь, вжавшись в стену, а его никто не видит, ни мама, ни Тадеуш. Внезапно осенившая страшная мысль заставила его выскочить с криком на середину кухни.
- Я здесь! – никто не обращал на него внимания, все семейство, включая незнакомку, продолжало беззаботно пить кофе. Йозеф, наконец, понял, что стал невидимкой и единственное движение, которое он способен производить, лишь жалкое колебание воздуха, даже от мухи и то больше шума. Не помня себя от ужаса, он бросился из кухни, не заметив, как Амриша проводила его ехидным отвратительным смешком и внимательным зловещим взглядом.
Йозеф не заметил, как влетел в свою комнату. На первый взгляд все вещи были на местах, кровать не прибрана, впрочем, в этом состоянии он ее утром и оставил. Всхлипывая с ошалевшими глазами, он принялся распахивать дверцы шкафа, смахивать с полок книги, разбирать компьютерную приставку – лишь убедившись, что все его вещи на месте, включая семейную фотографию на стене, никаких бальных платьев на вешалке, никаких девичьих тетрадей, косметики и прочей ерунды, он, вытирая слезы, уселся на кровать, обняв подушку. Это его комната, его личная комната – значит, сюда она еще не успела, а может, не посмела вторгнуться? Наконец, не чувствуя ног, дрожа всем телом, он подошел к зеркалу…