Я затаила дыхание. К моему изумлению, Клэр съежился под пристальным взглядом священника.
— Прошу прощения, — пробормотал он. — Я ошибся.
— Достаточно, — непринужденно сказал мистер Флитвуд. — Мы все иногда раздражаемся, не так ли? Забыли об этом.
Спустя некоторое время он стал прощаться, и Клэр предложил воспользоваться его экипажем, но священник отказался, сопровождая свой отказ заразительным смехом.
— В вашем обществе с удовольствием, — сказал он приветливо. — Но залезать в душную коробку в такую ночь — преступление. Пойдемте, джентльмены, прогуляйтесь со мной. Ветер выветрит вино из ваших голов и освежит мозги для вечерних разговоров и шахмат, если вы окажете мне честь.
Его приглашение было принято. Клэр отправился с мистером Флитвудом в библиотеку дать ему обещанную книгу, а Джонатан задержался в гостиной. Как только дверь за мужчинами закрылась, он нагнулся ко мне и спросил шепотом:
— Как его зовут?
— Зовут? — удивилась я. — Вы имеете в виду мистера Флитвуда?
Брови Джонатана сошлись на переносице, и он издал старушечий скрипучий, раздраженный звук.
— Вам не надоело все время думать об этом красавчике? Тот парень — конюх, о котором говорил ваш элегантный обожатель. Как его зовут?
Я назвала имя Тома. Его грубость не показалась мне обидной, скорее, она меня позабавила.
Вмешательство священника не очень подействовало на Клэра. Он вернулся домой в тот вечер, обуреваемый желанием выпить, и предавался питью весь следующий день. Я старалась не попадаться ему на глаза, ссылаясь на головную боль. Ближе к вечеру, когда Клэр заперся в библиотеке, я отважилась выйти из дому, желая глотнуть свежего воздуха. Едва пройдя аллею, обсаженную кустами, я столкнулась с тем уродливым лондонцем. Он дотронулся до фуражки с той же нагловатой небрежностью, как и в прошлый раз, и не выказал никакого желания уступить мне дорогу. Когда я повернулась, чтобы уйти, он последовал за мной. Теперь, когда Клэр находился в доме, а его шпион — других слов для него у меня не было — снаружи, мне некуда было скрыться, кроме моей комнаты. Но к исходу дня меня вынудили признать, что даже там я не была в безопасности.
Я готовилась ко сну, когда услышала шаги Клэра по лестнице. Его нетрудно было услышать: он кричал что есть силы.
Анна причесывала мне волосы и остановилась, услышав приближение Клэра. Наши взгляды встретились в зеркале, и меня тронуло ее молчаливое сочувствие и объединившее нас чувство беспомощности. Несмотря на разницу в положении — служанки и супруги, с точки зрения человека, кричавшего за дверью, мы мало чем отличались друг от друга.
Когда дверь распахнулась настежь, я не смогла сдержать крика ужаса. Я никогда не видела своего мужа в таком непотребном виде. Он был в нарукавниках, со сбитым набок галстуком, расстегнутый ворот рубашки обнажал его шею. Клэр задержался в дверях на мгновение, изучая меня сверкающими глазами, затем повернул голову и закричал:
— До-обрый… вечер, до-обрый вечер! Сладко спите, старушечка, все, что вы можете делать, — это спать, бедная старушечка. Но не я. У меня сегодня вечером есть кое-что получше…
Смеясь, он вошел в комнату и попытался рывком закрыть дверь, но промахнулся. Дверь осталась открытой, и это моральное унижение принесло мне гораздо больше страданий, чем физические оскорбления.
Я встала, отшатываясь от приближающегося Клэра. Уголком глаза я видела Анну, стоявшую у туалетного столика с гребнем из слоновой кости в руке.
Клэр бросился ко мне. Я попыталась уйти в сторону, но больная нога моя подвернулась, я споткнулась, и Клэру удалось схватить меня за рукав халата. Ткань треснула, но не оторвалась, и движением руки он подтянул меня к себе.
Сохрани я хоть капельку здравого смысла, я бы подчинилась Клэру. Сопротивление лишь усугубляло мое и без того отчаянное положение. Но я не могла ничего с собой поделать. Меня охватило такое отвращение, как будто меня коснулась змея.
Мое сопротивление разъярило Клэра, и, размахнувшись, он ударил меня рукой по лицу.
Удар был не очень сильным, но у меня закружилась голова, из рассеченной губы потекла кровь. Вдруг Клэр вскрикнул и выругался. Он выпустил меня, и я бессильно упала ничком на кровать.
Клэр повернулся к Анне, сжавшейся от страха в комок. Увидев ее руку с поднятым для повторного удара гребнем Клэра, потиравшего ушибленную голову, я поняла, что случилось. Землистый оттенок, выступивший на лице Анны, подсказал мне, что она осознала, до какого преступления довела ее преданность. Она издала жалобный стон и уронила гребень.
Ее самопожертвование не прошло даром. Удар Анны не только освободил меня, но и, казалось, отрезвил Клэра. Он застыл без движения, как будто его охватил паралич. Затем он заговорил ледяным тоном:
— Убирайся. Если я увижу тебя утром в этом доме, я сломаю о тебя свой хлыст. Даю тебе время до завтрашнего утра убраться из деревни, — продолжил Клэр. — Если я увижу снова твое лицо, я обращусь с жалобой в полицию. Если ты не знаешь, какое наказание ждет слугу, поднявшего руку на хозяина, предлагаю спросить мистера Скотта, он, не сомневаюсь, притаился где-то здесь, в безопасном месте в прихожей.
Я поднялась на ноги, прижимая руку ко рту. Разбитые губы болели.
— Она пыталась помочь мне, — невнятно пробормотала я. — Умоляю вас, не наказывайте ее так строго.
Клэр отвернулся от Анны, и в тот же миг она бросилась к двери.
Клэр не глядел на меня. Меня ужаснуло, что он не смог заставить себя сделать это: мой вид был для него невыносим. Он попытался дважды что-то мне сказать, но голос его срывался, думаю, от кипевшей в нем ярости. Потом он, совершенно не качаясь, подошел к двери и закрыл ее за собой. Я услышала, как он повернул ключ в замке.
ГЛАВА 15
У кровати стоял кувшин с водой, и я подумала, уныло рассматривая его содержимое, сколько я смогу продержаться без пищи. Быть может, Клэр будет присылать еду. Хлеб с водой, черствый хлеб с водой были обычными предметами питания, насколько мне помнилось, для заключенных.
Наступило утро, угрюмое штормовое утро. По небу мчались, словно перепуганные животные, тучи. Я поздно уснула, вконец измученная случившимся, и встала очень поздно. Первым делом после пробуждения я побежала к двери и не очень удивилась, найдя ее все еще закрытой.
Моя распухшая, как нарыв, губа выглядела ужасно, но не очень беспокоила меня. Я подозревала, что боль усилится, если мне удастся что-нибудь получить на обед. Более всего болели кровоподтеки, которых я даже не заметила в пылу схватки: целая группа синяков была на плече и предплечье. На подбородке я заметила большой рубец Я рассматривала свои раны в зеркале с бесстрастным любопытством. У меня не было нужды обращаться к знатоку законов Джонатану или великому мистеру Блэкстоуну, чтобы понять, что последний поступок Клэра не меняет моего положения. Я не сомневалась, что, если даже покажу эти синяки судье, он всего лишь прочтет лекцию Клэру о необходимости проявлять доброту к ближним и более суровую лекцию его супруге о покорности мужу.
За неимением лучшего занятия, я уселась у окна со стаканом воды. Утро продолжалось, не принося ничего интересного, не считая того, что мой преданный забвению аппетит начал себя проявлять. У меня не было завтрака, а сейчас приближалось время ленча. Выпив еще глоток воды, я снова уселась у окна. Перед домом Уильямс выгуливал лошадь Клэра, и вскоре появился он сам.
Он постоял с минуту, оглядываясь по сторонам, и, не торопясь, натянул перчатки. Он был сама элегантность: в прекрасном новом пальто, при галстуке, на рубашке сверкал бриллиант.
Я отпрянула в сторону, когда он взглянул на мое окно, но, когда я осмелилась выглянуть снова, он уже скакал по дороге, удаляясь от дома.
Если бы я не видела его отъезда, то наверняка попыталась бы спрятаться, услышав звук ключа, поворачивавшегося в замке. Зная об отъезде Клэра, я интересовалась только одним — не очень тем, кто стоял в дверях, а тем, что он или она принесли. Я была голодна, как собака.
Дверь со скрипом открылась, и на пороге появилась миссис Эндрюс с красным от волнения лицом. Увидев меня, она зарыдала: