— Я возьму вас прямо в Лондон, к мистеру Биму, и расскажем ему…
— Он отошлет меня обратно. Я не верю в то, что вас страшит, Джонатан. Вы думаете, мистер Бим поверит, что такой джентльмен, как Клэр, способен на это?
— А ваша тетя, она поможет вам?
— Она запрет меня в комнате до приезда Клэра. Никто не поможет нам, Джонатан. И если мы бросим им вызов, если я скроюсь, как преступник, от закона, пострадаете вы. Мистеру Биму придется уволить вас, у него не будет выбора. И вам никогда не найти работу по профессии, это погубит вас. Даже если Клэр откажется от меня и разведется, вас ждет та же участь. Он мстительный человек и позаботится о мщении за вашу попытку посягнуть на его собственность.
— Я пойду на этот риск, Люси, если вы позволите.
— Я знаю, вы пойдете. — От резкого ветра у меня заслезились глаза, и я поспешно смахнула слезы. Мне не хотелось, чтобы Джонатан решил, что я прибегаю к этому крайнему жалкому оружию женщин. — Я не позволю вам, у меня нет тех доказательств, о которых вы говорите. Вероятно, правильно ваше первое предположение о ревности Клэра. Тогда мой долг и единственная линия поведения — убедить его в неправоте и тем заслужить его расположение.
— Вы что-то недоговариваете, — сказал Джонатан. — Я вижу это по вашему лицу.
— Даже если вы угадали, это не имеет отношения к вашим страхам, — ответила я, краснея. — Наоборот. В Клэре сочетаются в высшей степени деликатность и гордость. Если он решил, что он мне совсем не нравится, это объяснило бы, почему он не… отчего…
— Люси, что вы говорите? Вы хотите сказать, что у вас с Клэром… что вы супруги только номинально…
Джонатан обнял меня за плечи, и я подняла руки, защищаясь. Если я позволю ему снова обнять меня, если я позволю ему меня поцеловать, обсуждений больше не будет. У меня не хватит сил противостоять тому, чего так отчаянно я желала и что может привести к гибели Джонатана.
— Мне не следовало вам говорить об этом. Я не имею права обсуждать такие вещи.
— Он, должно быть, сошел с ума.
Вероятно, мне следовало бы обидеться, но искренность его слов доставила мне подлинное удовольствие. Он заметил мое состояние, и его глаза сузились от печальной улыбки. Минуту мы стояли, глядя друг на друга с таким идеальным пониманием, какое редко случается даже у влюбленных.
— И все же это уму непостижимо. Его характер, допустим, что-то объясняет. Но, Люси, я мужчина и нахожу это невероятным. Если у него, конечно, нет… то есть… — Он замолк, смущенный.
— Я понимаю, что вы имеете в виду, — сказала я. — Бедняжка Джонатан, боюсь, я развею ваши прекрасные иллюзии о невинности женщин. Имея такую мать, как у вас, вы не можете считать нас круглыми дурами, даже девочки в школе знали о любовницах и незаконнорожденных детях.
— Что за мир! — пробормотал Джонатан. Мой бодрый тон не обманул его. — Мы громко проповедуем добродетель, а по ночам уничтожаем ее поскольку возможно. И думаем в своем ослеплении, что эти два мира могут существовать независимо друг от друга… Вы правы, Люси. Мне следует устыдиться своего отношения к вам как к ребенку. Кончим это. Часто ли Клэр отлучается в Йорк и Эдинбург? Едва ли он опустится до связи с деревенской девчонкой?
— Не так часто, нет.
— Я склоняюсь тогда к повышенному интересу к прекрасной мисс Флитвуд.
Я покачала головой:
— Если бы вы видели ее, подобная мысль вряд ли посетила бы вас даже на мгновение. Да, я думала о ней, тем более в детстве они были влюблены друг в друга. Но это невозможно, вряд ли она пойдет на такую незаконную связь.
Джонатан не скрывал своего недоверия, и я рассмеялась:
— Эх вы, мужчины! Хорошо! Если у вас есть желание прогуляться как следует, давайте сходим к дому священника. Ее брат упомянул в разговоре, что иногда по утрам она выходит на прогулку неподалеку от дома. Быть может, нам повезет, и мы встретим ее, и тогда, я думаю, ваши сомнения рассеются.
Он согласился, и мы пошли по тропинке к дому Флитвудов. Дул прохладный ветер, но я едва его замечала. Меня наполняло смешанное чувство счастья и горести. Вероятно, мы гуляем так наедине в последний раз; без сомнения, наша беседа убедила меня в невозможности какого-либо постоянного общения между нами. Общественное мнение сурово даже к невиновным, я хорошо знала, какое наказание ждет человека, нарушившего его предписания. Многообещающая карьера Джонатана, его надежды служить бедным оборвутся, если я уйду к нему. Мать Джонатана зависела от его поддержки, а я ничего не могла дать ему, так как Клэр никогда не позволил бы мне уйти и потерять хотя бы пенни из состояния, которым он распоряжался. У нас могли бы быть дети. От этой мысли у меня перехватило дыхание. И, несмотря на горькую правду, одно с ним общение приносило радость.
Рощица деревьев, окружавших дом священника, показалась перед нами, и Джонатан глубоко вздохнул, возвращаясь, как и я, к реальности из краткого мига мира и мечты.
— Этому парню, Флитвуду, — спросил он отрывисто, — ему можно доверять?
— Ну с чего вы это спрашиваете? Он — священник, вы видели, как он за меня заступился…
— Могу поверить в ревность Клэра, потому что тоже ревнив, — признался Джонатан, улыбаясь. — Я возненавидел этого человека за то, что он сделал для вас то, чего я не осмелился сделать.
— Любое ваше слово еще больше разъярило бы Клэра.
— Я знаю, но это не уменьшило моей ревности! Мне надо бы радоваться, и в душе я доволен, что у вас есть защитник. Кажется, Клэр прислушивается к его словам.
— Они дружат уже много лет. — И я рассказала Джонатану все, что узнала от миссис Эндрюс о взаимоотношениях между тремя молодыми людьми. Джонатан внимательно слушал.
— Печальная история, — согласился он. — И очень типичная с точки зрения социальных болезней нашего времени. Только подумать, мирская гордость разрушила истинную привязанность. По вашим словам, леди так же удивительна по характеру, как прекрасна внешне. Очень любопытно взглянуть на нее.
— Тогда вам повезло, — сказала я, показывая жестом в сторону.
Она шла медленно по тропинке, так поглощенная своими мыслями, что не заметила нас, пока мы не подошли совсем близко. «Хорошо, что так вышло, — подумала я, заметив ее испуганное движение при виде нас. — Я уверена, она бы наверняка ретировалась, если бы не боязнь показаться невежливой».
На ней было надето плотное пальто, отделанное мехом, с меховым воротником. Мягкая темная ткань обрамляла ее лицо с огромными глазами, смягчая его очертания. Она похудела и побледнела с тех пор, когда я видела ее в последний раз.
Я почувствовала, как Джонатан замер от удивления, и в свою очередь меня охватило чувство ревности. Она все еще была очень красива: болезнь и страдание не смогли лишить это лицо удивительного очарования.
Я представила их друг другу и стояла рядом, наблюдая, как изящные манеры мисс Флитвуд завершали пленение Джонатана. Он заикался, как школьник, глупышка. Потом я поинтересовалась ее планами поездки за границу и выразила надежду, что мы не лишимся ее общества этой зимой.
— Мы еще не до конца определились с нашими планами, — ответила мисс Флитвуд. — Я разрываюсь на части: я люблю эту холодную унылую страну и мой маленький уютный домик.
— Италия вам понравится, — сказал Джонатан, все еще не отрывая от нее взгляда. — Искусство, картинные галереи, руины…
— Да, — прервала его нетерпеливо мисс Флитвуд, и слабая краска выступила на ее щеках. — Мне не терпится увидеть ее. Искусство — моя страсть, а репродукции дают лишь слабое представление о действительности.
Они заговорили о картинах, потом о книгах, а я стояла, не вмешиваясь в их беседу, и молчала с мрачным видом. Я всегда чувствовала себя невеждой в ее присутствии, но сегодня ощущала этот контраст особенно остро, зная его преклонение перед человеческим интеллектом. Тем не менее ученость не повлияла на утонченность ее вкусов; когда Джонатан назвал несколько романов, написанных женщинами, она слегка нахмурилась:
— Книги мисс Остен, вы правы, очаровательны. Но это неженственное создание, принявшее даже мужское имя, не делает чести нашему полу, мистер Скотт. Меня удивляет, что такие книжки издаются, они аморальны.
— Но очень хорошо написаны.