Я подчинилась без возражений. Теперь мы ехали по району с узкими улочками, где дома подпирали друг друга, как нищие калеки. Запах был насыщенный и непередаваемый. Канализация в школе была не лучшей в мире, но ни с чем подобным я никогда не сталкивалась. Сгущались сумерки, и сквозь маленькое окно почти ничего не было видно, но после того, что я мельком увидела, у меня не было желания смотреть дальше.
— Почему мы поехали этим путем? — спросила я тетю, которая держала флакон духов перед носом.
— Такие места здесь повсюду, — равнодушно сказала она. — Мы не смогли бы избежать их.
— Здесь так темно! Где же газовые фонари, о которых я столько слышала?
— Неужели ты думаешь, что их будут устанавливать на таких улицах?.
— Но именно на таких улицах они и нужны больше всего, — возразила я. — Ведь темнота способствует преступности, а благополучные и состоятельные люди не совершают преступлений:
Становилось все темнее, тетя казалась темной тенью напротив меня. Я услышала ее смех.
— Мне следует познакомить тебя с лордом Эшли, — сказала она насмешливо.
— Хорошенький муженек, которого можно купить за десять тысяч фунтов в год? — спросила я сухо.
— Десяти тысяч в год не хватило бы, чтобы купить наследника графа Шафтесберийского, даже если бы он был холост, — холодно ответила тетя. — Умерь свои требования, детка, мы недостаточно хорошей крови для этого джентльмена. Но ты поладишь с ним. Эшли — страстный реформатор, всегда болтающий о правах бедных.
— Я не реформистка.
— Надеюсь. Женщине из общества не следует увлекаться политикой, тем более такой непопулярной, как радикализм.
Неожиданно — я даже зажмурилась — мы попали из узкой улочки на широкий проспект. Здесь были знаменитые газовые фонари; я никогда не видела ничего подобного: они превращали ночь в день. А магазины! Я с жадностью рассматривала изобилие товаров, выставленных на обозрение в огромных стеклянных витринах. Газовые фонари поменьше находились внутри витрин и освещали шляпки и платья, великолепные украшения, рулоны индийского муслина и кашемира, перчатки и шали, атласные бальные туфельки… Там было еще много чего, но эти предметы просто пленили меня.
— Приятное место — Риджент-стрит, — благодушно сказала тетя. Своими восторженными возгласами я вызвала у нее чувство гражданской гордости. — Надо отдать должное этим магазинам с большими витринами, они — единственное новшество, против которого я не возражаю. Не вывались в окно, — добавила она не без теплоты. — У тебя будет возможность походить по магазинам.
После этих слов и блестящих видов я решила, что Лондон — прекраснейшее место в мире. Я уже позабыла о грязных улицах. Я не осознала их предназначение — быть предзнаменованием и предупреждением.
ГЛАВА 2
Последующие дни мы провели в суете между модистками, портнихами и магазинами. Я радовалась всем сердцем. Тетя была в прекрасном настроении. Она купила себе несколько новых платьев и плащ, отороченный мехом. Она даже возила меня посмотреть город. Мы побывали в Зоопарке и в Тауэре, а однажды в сопровождении тетиного беззубого старого кавалера отправились посмотреть спектакль в Воксхолле. Тетя пила пунш, но мне этого не позволяла. Они с полковником Ларкером сильно развеселились за вечер и громко смеялись, обмениваясь шутками, смысл которых был мне непонятен. Многие из этих шуток, казалось, относились к молодым женщинам, прогуливавшимся по усыпанным листьями дорожкам под руку с разными мужчинами. Там были красивые женщины в кружевах и драгоценностях и с очень розовыми лицами. Когда я заметила, что у них очень здоровый вид и, наверное, они много времени уделяют упражнениям, тетя так расхохоталась, что у нее случился приступ кашля, из-за которого она упала со стула. Она вынуждена была прибегнуть к помощи полковника, который и сам был не в лучшем состоянии. К моменту, когда мы подъехали к нашему дому, полковник заснул и храпел так громко, что карета дрожала. Тетя уже пришла в себя, дюжий молодой лакей помог ей войти в дом, предварительно приказав кучеру довезти полковника до дому и уложить в постель.
Я слышала раньше о мужчинах, любящих выпить, но я не предполагала, что женщина может напиться. Эта иллюзия развеялась так же, как и все другие, вскоре после того, как я попала в Лондон.
Когда наутро меня пригласили к тете, ее комната была затемнена, но все же я разглядела цвет ее лица — он был очень нездоровым. Я была готова высказать свое сочувствие и предложила помощь. Тете ничего этого не было нужно, она вызвала меня с единственной целью — предупредить, чтобы я не говорила мистеру Биму о посещении Воксхолла. В этот день мы намеревались навестить его. Никому из нас не был приятен этот визит, и я предложила отложить его, раз тетя так плохо себя чувствует.
— Черт побери, детка! — крикнула тетя в ярости. — Неужели ты не понимаешь, мисс Невинность, что я рада бы никогда не видеть старого дурака, если бы это было возможно? Но со всеми этими покупками мы потратили все деньги, надо взять еще.
— Вы хотите сказать, что мистер Бим дает нам деньги? Я думала, что деньги принадлежат мне.
Тетя застонала, и служанка подала ей стакан. Леди Расселл жадно выпила жидкость, вздрогнула и слегка распрямилась.
— Полегчало. Деньги твои, но ты ими не распоряжаешься. По воле твоего отца мистер Бим должен санкционировать все расходы до тех пор, пока твой муж возьмет на себя эту задачу. Для того мы и едем. Умоляю тебя, когда мы будем у него, попридержи свой несчастный язык и позволь мне вести переговоры. А теперь иди к себе, чтобы я могла подкрепиться перед тяжелым испытанием.
Контора мистера Бима была столь же мрачной и старой, как и сам джентльмен, но гораздо грязнее. На лестнице было очень темно, и своеобразный затхлый запах пропитывал все вокруг. В самой конторе было так же темно, как и на лестнице, благодаря тому что узкие окна не мыли Бог знает сколько времени. Она была заставлена высокими конторками и стульями, на которых сидели сутулые люди, делая выписки из огромных книг.
Скрип их перьев сливался в неясный шум, напоминавший писк цыплят, копавшихся во дворе мисс Плам.
Старший из них слез со своего стула и обратился к тете по имени. К моему удивлению (он не был человеком, который мог нравиться тете), она улыбнулась ему.
— Дорогая Люси, позволь мне представить тебе главного клерка мистера Бима, весьма компетентного клерка, на которого мистер Бим во всем полагается, — тетя бросила на меня значительный взгляд, — мистера Харкинса.
Мистер Харкинс поклонился.
— Мистер Бим ждет вас, — начал он и собрался сказать что-то еще, но внутренняя дверь распахнулась, и в комнату ворвался молодой человек.
Впрочем, «ворвался» — не точное слово, он остановился в дверном проеме спиной к нам и продолжал пламенную речь, начало которой помешала нам услышать закрытая дверь.
— …Одни законы для богатых и другие для бедных! Вы, сэр, и вся ваша судейская братия похожи на Валтасара[1]. Письмена горят на стене перед вами, а вы не можете прочесть их.
Харкинс быстро пересек комнату и настойчиво похлопал молодого человека по плечу.
— У нас посетители, мистер Джонатан! — воскликнул он. — Дамы! Будьте любезны, мистер Джонатан, выбирайте выражения!
Я не усмотрела в речи мистера Джонатана ничего неприличного. Оставалось предположить, что мистер Харкинс достаточно хорошо был знаком с ним, чтобы предвидеть, что будет сказано дальше. Увещевание пожилого джентльмена подействовало. Молодой человек замолк и обернулся с той же яростной энергией, которая отмечала его речь.
Он показался мне самым высоким и худым человеком, которого я когда-либо видела, со слишком большой головой и копной неухоженных черных волос. Если его голова была слишком тяжелой для его комплекции, то его черты были слишком крупными для его лица: большой нос, щетинистые черные брови, которые, как и волосы, нуждались в уходе, и рот, который до сих пор был открыт на середине прерванной фразы, показывая большие и белые, как у волка, зубы.
1
Валтасар — по библейскому преданию, последний вавилонский царь, гибель которого предвещали огненные письмена на стенах его дворца