Я сделал вид, будто что-то подбросил - небольшую человеческую голову, внушал я себе, а тем самым и публике. Я внимательно следил, как она взлетела в воздух, а затем упала. В точно выбранный момент я отдернул свой череп в сторону и щелкнул зубами с собачьим ворчанием и намеком на хруст. Со смаком пожевал, а затем проглотил, дернув кадыком так, что голова у меня откинулась.
- Это был Чапарраль Хьюстон Хант, главнокомандующий вольными стрелками, - пояснил я. - Жестковат, но сочен.
Публика скушала (мой трюк, хочу я сказать) и облизнулась. А потому пришлось выступить на бис с головами шерифа Чейза и мэра Берлсона. Затем я решил, что настал момент изложить мою простую революционную платформу.
- Да, товарищи, мы будем есть очень сытно, едва Революция победит. Бесплатные банкеты для всех! Никакой работы! Бесплатная одежда - самая модная и красивая! Путешествия куда угодно! Дома такие ком‹рортабельные, что никому не захочется из них выходить! Две женщины на каждого мужчину! И, - добавил я, заметив, как насупились женщины в первых рядах, - исключительно верный и заботливый муж, учтивый, как испанский гранд, для каждой женщины!
Требовалось поскорее отвлечь их от этого неразрешимого парадокса. И потому затявкала собака, словно требуя косточек. Я поглядел по сторонам - где это голодное животное? Зрители тоже завертели головами. Я заглянул под стулья моих товарищей на эстраде, а затем даже опустился на колени и пошарил взглядом под эстрадой. Все это время губы у меня были полуоткрыты, словно от удивления, но неподвижны. Я приложил ладонь к глазам, всматриваясь в даль. Тявканье не смолкало. Публика изнывала от любопытства.
Тут я встал лицом к публике и улыбнулся, подняв брови и палец, словно нашел отгадку. И подбросил еще одну воображаемую голову. Тявканье стало заливистым. Я поймал голову, лязгнув зубами, и тявканье сменилось жадным ворчанием и торопливым хрустом.
Я отнюдь не самый блестящий чревовещатель в системе Луна-Терра, но владею этим весьма специфичным искусством в той мере, в какой оно необходимо великому актеру. В любом случае моя простодушная аудитория пришла в восторг. Когда смех и аплодисменты начали стихать, я объяснил:
- Это был губернатор Ламар. - Подбросил еще одну голову, поймал ее ртом, с усмешкой покатал ее между щеками и, наконец, проглотил, не раскусывая. - А это была его красавица-дочь, которая транжирит ваши законные деньги на мишурные театральные зрелища, - добавил я и облизнул губы. - Очень вкусная.
Сквозь новый взрыв смеха, главным образом мужского, я различил, как у меня за спиной Рейчел захихикала. Будь эти звуки чуть громче, я бы в нее чем-нибудь швырнул - скорее всего микрофоном, валявшимся возле моих ног. Актриса, теряющая контроль над собой из-за личностных шуток на сцене, не заслуживает того, чтобы называться актрисой. Пожалуй, мне действительно не следовало пускать в ход такие репризы, но бывают минуты, когда надо слепо следовать вдохновению, ниспосланному Музами.
Я решил, что уже могу рискнуть и предложить моей аудитории еще немного пищи для размышлений.
- Silencio! - потребовал я и, когда они затихли, сказал: - Товарищи, вы добры и великодушны. Слишком великодушны. Вас заботит, что один паршивый пес голоден; вы радуетесь, когда он насыщается. Так подумайте же о себе, приказываю вам! Вспомните о своих пустых желудках! - Поскольку время ужина давно прошло, я не сомневался, что у них сосет под ложечкой. - Двести пятьдесят лет вас морили голодом, порабощали и эксплуатировали белые техасцы. Нельзя долее терпеть - и вам, и, уж конечно, мне. И для того, чтобы потребовать от вашего имени и с вашей помощью уплаты сполна (в полтора раза за сверхурочную работу и вдвое за воскресную) за четверть тысячелетия гнусного рабства, - для осуществления всего этого я и поспешил сюда из своего далекого края!
Просто для разнообразия я выпрямился во весь рост и запахнулся в вывернутый наизнанку плащ, демонстрируя алую подкладку.
Но вместо того, чтобы проникнуться благоговением - вернее сказать, еще более глубоким благоговением, зрители разразились дружным хохотом.
Наклонившись к Ла Кукараче, которая сидела на стуле, стоявшем дальше остальных от стула Рейчел-Вейчел, я спросил под шум веселья:
- Почему они смеются?
- Потому что наши сборщики налогов традиционно носят красные костюмы, - ответила лапонька с похвальной краткостью и ослепительно улыбнулась.
- Давай, давай дальше! - подбодрил меня Гучу.
- По-моему, он и так зашел слишком далеко. - Отец Франциск также воспользовался удобным случаем и пробормотал: - По-моему, он послан дьяволом.
- Вопреки моим ожиданиям, ты действуешь прекрасно, - заверил меня Эль Торо. - Но прислушайся к мнению святого отца: не заходи слишком далеко.
- Что вы за революционеры? - спросил я презрительным шепотом. - Слишком далеко? Да вы еще ничего толком не видели! Ну, а вы, падре, полюбуйтесь дьявольскими чарами!
И взметнув алый плащ, я отвернулся от них прежде, чем кто-либо успел ответить.
Используя сведения, полученные от Лапоньки, я разыграл целую пантомиму: сборщик налогов подходит к высокой белотехасской двери, властно стучит в нее (стучал я титановыми подошвами, укрытыми плащом), потом не дождавшись ответа, начинает барабанить по филенке и, наконец, говорит тому, кто все-таки открывает: