Небо уже покраснело, когда я добрался до городка и столкнулся с аккуратной новенькой надписью с девятью буквами русского алфавита, которые слагались в два слова "Желтый Нож". Как и техасцы, русские перевели название города на свой язык буквально.
Кроме того, я столкнулся с парой русских солдат - ив первый раз разглядел их вблизи.
Признаюсь, их огромные габариты и еще большая волосатость в первый миг меня ошеломили. С той самой минуты, когда Слезливая Сюзи, космостюардесса, упомянула этих "жутких мохнатых русских", я был убежден, что все разговоры о советской волосатости представляли собой лишь очередное проявление ксенофобии - этого проклятия жителей Терры.
Как бы не так! Ступни, кисти, лица - не говоря уж о голове, шее и ушах двух пехотинцев - покрывал густой мех, распиравший летнюю форму из грубой ткани. Ногти у них стали заметно толще, видимо преображаясь в когти, но не настолько, чтобы мешать пальцам производить человеческую работу.
Однако когда первое ошеломление прошло, впечатление у меня сложилось самое восхитительное. Человеческие глаза, выглядывающие из меха, обретают истинную духовность, напоминая глаза дельфинов, мех же словно скромно заверяет: "Я всего лишь животное, товарищ, ничего особенного. Во мне не найти и намека на антро-поцентричного, надменного шамана, творящего богов и демонов."
И они после первой ошарашенной растерянности, казалось, тоже воспринимали мою необычность совершенно спокойно. "Очень космополитичное зверье!" - подумал я. А когда один из них отозвался на мое "здрасте, товарисчи!" негромким горловым "спасибо", а в ответ на мой вопрос очень ясно объяснил, как пройти к бюро регистрации горнопромышленных заявок, я испытал радостное умиление, словно попал в сказочную страну говорящих зверей.
Естественно, эти русские сильно отличались от относительно безволосых славянских худяков, жиряков и накачанных, но в целом они показались мне более симпатичными - куда меньше брезгливой надменности, ханжеского самодовольства и пуританизма.
Один солдат остался на посту, а другой дружески зашагал рядом со мной, держа свое лазерное ружье с небрежной беззаботностью.
Я указал на серебристый нос космолета, возвышающийся в отдалении над крышами невысоких строений, и спросил:
- "Годдард"?
- Нет, - услышал я привычное русское отрицание.
- "Циолковский"? - предположил я.
- Да! - подтвердил он с каким-то ворчанием и бросил на меня суровый взгляд, но затем к нему вернулось улыбчивое животное благодушие.
Мы миновали несколько разбомбленных и выжженных лазерами кварталов.
По дороге в Бюро мы повстречали еще десять пар пушистых солдат, и всякий раз пары разделялись, так что в убогое здание я вошел в сопровождении одиннадцати очаровательных и кротких, как мне казалось, плюшевых мишек, ростом со среднего человека, но вдвое его шире. Ни один из них словно бы не удивился ни тому, что я был фута на два выше их, ни моему экзоскелету, отчего приятное ощущение, что я попал в сказку, еще усиливалось.
Я не встревожился, даже когда солдаты-мишки ввалились в дверь впереди, по бокам и сзади меня, а затем выстроились полукругом со мной в центре, пока я представлялся распоряжавшемуся там капитану Тайманову, чей мех золотистого оттенка был поистине великолепен, - а просто счел это проявлением детского любопытства.
Тайманов предложил мне сесть в кресло, приказал подать водку с икрой и открыл передо мной портсигар, из которого я взял длинную тонкую сигарету. Он прищелкнул мохнатыми пальцами, и ко мне подскочил солдат с зажигалкой. К некоторому моему разочарованию начинена сигарета была табаком, а не марихуаной, тем не менее я попыхивал ею с изысканной вежливостью.
Капитан Тайманов был сплошная улыбка и любезность. Мы поболтали об Иване Грозном и Сталине, о Достоевском и Пастернаке, о Мусоргском и Хачатуряне, об Алехине и Кересе. Мы чуть было не сыграли партию в шахматы. Его верхняя губа только один раз сердито вздернулась над внушительными зубами - один из солдат облизал языком шерсть вокруг рта, когда я отхлебнул водки, а капитан осушил свою стопку до дна.
Затем он перевел разговор на меня.
Для начала я сообщил, что я простой член коммунистического подполья в Техасе, и описал, как мне довелось играть роль "Человека из костей" (так я перевел ему "Эль Эскелето") от Далласа до Форт-Джонсона, вдохновляя Революцию Согбенных, которая отвлекла отряды вольных стрелков на юг, далеко от Желтого Ножа.
- Так, значит, ты не из наших? - сказал капитан. - Я имею в виду тех, кого делают высокими с помощью особых манипуляций с направляющим гормоном, обучают техасскому языку и внедряют в этот последний гнусный оплот капитализма.
- Увы, - ответил я правдиво. - Но что такое "особые манипуляции с направляющим гормоном"? Я думал, им пользуются только техасцы, чтобы вырасти повыше.
Он засмеялся и сказал:
- Вижу, ты наивный простак - туземный революционер. - Он умолк и нахмурился, отчего золотистый мех у него на лбу пошел волнами. - Или на Байкале сочли нужным снабдить тебя вымышленной памятью и личностью? Не имеет значения. Ну, а направляющий гормон мы, русские, употребляем, как и предназначено Природой, горизонтально, так что становимся сильнее без дополнительной нагрузки на сердце и сможем выдержать силу тяжести на поверхности Юпитера, если понадобится. К тому же гормон способствует росту и густоте волосяного покрова, обеспечивая вот эту шерсть, которая облегчает приспособление к сибирскому климату, а, кроме того, в летнее время придает наготе более эстетический и культурный вид. Ах, мой бедный друг! Видел бы ты, как мы десятками тысяч резвимся на пляжах Байкала и Черного моря.