- Или у первой грязной лужи, - буркнул кто-то из солдат, если мне не почудилось.
Во всяком случае, Тайманов его не слышал. Он медленно и внимательно оглядывал меня с головы до ног, пряча жалость или презрение (если он их испытывал) к моей жалкой фигуре - пределу астеничности и церебральности в сравнении с его собственной великолепной животностью. Наконец он сказал задушевно - и из его левого глаза выкатилась слеза:
- Бедный, замученный товарищ! Я без всяких объяснений вижу, что ты много лет провел в техасских тюрьмах. Наверно, в них тебя и научил говорить по-русски такой же злополучный и стойкий герой-заключенный, как ты сам. Нет, не объясняй, я все знаю. Нас, русских, обвиняют в том, что мы будто перевоспитываем своих врагов, лишая их пищи, свежего воздуха и сна, но какая нация, кроме техасцев, использовала тщательно разработанное морение голодом - а может быть, и дыбу! - чтобы оставить от человека в буквальном смысле слова только кожу да кости, высушить его мышцы до того, что им уже не регенерировать? Поистине Советы обязаны тебе многим! Но скажи, какой неприметный гений революции снабдил тебя этим хитроумно моторизированным каркасом, чтобы ты мог ходить?
- Я получил его от русских, - сказал я с расчетом еще больше заслужить его расположение, причем не так уж и отклонился от истины. Среди технарей, создавших мой экзо, русских циркумлунцев было больше половины.
- Черти в аду! - красочно выругался он и подскочил, забарабанив по столу кулаками, так что все бутылки запрыгали, а столешница, конечно бы, треснула, не будь она в четыре дюйма толщиной. - Пятьдесят лет военные просят у ученых самодвижущуюся броню для солдат, и на тебе! Вот она - тайно переданная иностранному агенту тайным аппаратом госбезопасности! Прошу прощения, товарищ, ты тут ни при чем, но от этих их уловок взбеситься можно.
- По-моему, вы и ваши солдаты настолько физически могучи,
- сказал я, проливая масло на бушующие воды, - что не нуждаетесь в механических приспособлениях.
- Правда, мы сильны, как кодьяки, - согласился он. - Но в самодвижущейся броне мы могли бы перепрыгивать реки, вступать в рукопашную с танками и единолично сокрушать города. Атомная бомба превратилась бы в личное оружие. Один солдат мог бы в одиночку освободить всю Центральную Америку. Р-р-ры!
Медведи, одним прыжком перемахивающие реки… Только их нам не хватало, да еще крылатых пауков! Однако вслух я этого говорить не стал.
А Тайманов продолжал бурчать:
- Иностранным агентам все, что их душеньке угодно, а нашим солдатам шиш с маслом! Р-р-ры! Впрочем, опять прошу у тебя прощения. Выпей водочки! Что еще я могу для тебя сделать?
Ободренный этим любезным приглашением и глотком водки, я рассказал ему о своих правах на местные недра. И намекнул, что я, как пламенный, навеки искалеченный революционер, пожалуй, заслужил некоторую денежную компенсацию.
Это его заинтересовало. Он сказал "да" и спросил, есть ли у меня необходимые документы.
Тут-то и настала великая минута! Я спросил, нельзя ли принести ультрафиолетовую лампу и бритву или электроножницы.
С некоторым недоумением капитан исполнил мою просьбу. Электроножницы были великолепны, и Тайманов конфиденциально сообщил мне, что с их помощью он на лето подстригает свою шерсть "ежиком".
Глотнув еще водки, я отомкнул грудную клетку и откинул ребра вправо и влево. Затем расстегнул молнию своего зимнего костюма от шеи до паха. Солдаты одобрительно загоготали, узрев густые волосы. Я подстриг их как мог короче и распорядился, чтобы ультрафиолетовую лампу навели на область живота и груди.
- Неужто ты так прозяб, товарищ? - встревожился Тайманов.
- Тебя и водка не согрела? Может быть, баня…
Я поднял руку и указал на свою вентральную сторону.
- Глядите!
Двенадцать пар обведенных мехом душевных глаз раскрывались все шире по мере того, как на моем торсе начали возникать голубовато-серые буковки. Вскоре вся надпись проявилась полностью.
Начиная почти от ключиц, вниз уходили плотные строчки, правда несколько искаженные царапинами от битого стекла на полу патио и сыпью, но вполне удобочитаемые, - серо-голубые, печатные и рукописные со всеми подписями, параграфами, грифами и печатями.
Естественно, мне они виделись перевернутыми, но я помнил их наизусть.
Ибо это было факсимиле предварительной заявки Николая Ни-мцовича Низарда на Уранинитовый Шурф, а также три свидетельства о передаче собственности. Все заверенные Циркумлуной.
Отец не доверил мне оригинал заявки, а, воспользовавшись идеей, почерпнутой скорее всего из какой-нибудь шпионской мелодрамы, распорядился вытатуировать факсимильную копию у меня на груди и животе особым составом, включающим азотистое серебро, для того чтобы она оставалась невидимой, пока я не подставлю грудь и живот под яркий солнечный свет или ультрафиолетовую лампу, под воздействием чего нитрат серебра проявится темными линиями, и заявка четко и навсегда запечатлеется на моей коже.
Мне-таки пришлось попотеть, чтобы она не проявилась преждевременно - особенно в патио Ламара. Но теперь мои усилия были полностью вознаграждены.
Я растолковал капитану Тайманову суть этого документа и приложений к нему.
Он был изумлен не менее своих солдат и сказал мне, что вне всяких сомнений я получу значительную денежную компенсацию, но у него нет права выдать ее мне немедленно. Надо будет снестись с генералом Каном, а может быть, и с Новой Москвой. Он налил мне еще водки, угостил еще одной сигаретой, а сам вылез из-за стола, чтобы рассмотреть татуировку поближе.