— Миссис Паркер?
Мелиссе Паркер было под шестьдесят. Элегантный наряд, аккуратно уложенные волнистые седоватые волосы.
— Да.
— Я Ребекка Беннетт. Мы с вами говорили по телефону сегодня утром.
— Мисс Беннетт! Замечательно, что вы пришли.
По выговору миссис Паркер можно было принять за уроженку одного из графств, окружающих Лондон. Ее манера речи не имела ничего общего с мягким мелодичным произношением жителей восточной Англии, где выросла Тильда.
— Патрик, — сказала я, сделав глубокий вдох.
Он кивнул. И по-моему, я ошибалась насчет его улыбки — вон какой у него сердитый взгляд!
— Как самочувствие Тильды?
— Немного лучше. С ней моя дочь. — Мелисса глянула на часы. — Мне пора… и нужно непременно связаться с Джошем, хотя он наверняка, как всегда, недоступен. — Вид у нее был возбужденный.
И тут до меня дошло. Отцом Патрика — и сыном Тильды — был Джош Франклин, автор книг о путешествиях. Время от времени в каком-нибудь глянцевом приложении появлялась его статья, сопровождаемая фотографией, на которой он запечатлен бредущим по мокрому солончаку или сидящим в шатре в окружении кочевников в экзотическом тряпье.
— Мэтти! — вдруг крикнула Мелисса. — Мэтти! Мы здесь!
Я оглянулась, но увидела только пару медсестер, деловито снующих по коридору, и девушку в черных леггинсах, в черной кофточке и ботинках «Доктор Мартинс». В носу у нее было кольцо, в каштановых волосах тоненькие лиловые косички. Вряд ли эта эксцентричная девица могла быть дочерью элегантной консервативной Мелиссы Паркер. Однако она направилась прямо к нам.
— Бабушка спит, — сообщила девушка с кольцом в носу. — Можно мне кока-колу, мам?
Мэтти Паркер на вид было лет шестнадцать. Она была на несколько дюймов выше матери; из-под черненых бровей на нас смотрели ясные, серые, как у Тильды, глаза в обрамлении густо накрашенных тушью ресниц.
— Мы торопимся, — сказала Мелисса. — Папа скоро будет дома.
— Я попью в машине. Ну же, мам.
— Патрик, у тебя есть адрес Джоша?
— У тебя в кармане пальто есть двадцать пенсов. Дай мне, пожалуйста.
— Я позвоню Лоре, в Дели.
— Мне нужно всего пятнадцать.
— Она сумеет с ним связаться.
— Так пить хочется…
— На здравомыслие мамы рассчитывать не приходится. Ей уже восемьдесят лет, Патрик. Она… ой, Мэтти, помолчи! Господи, на кого ты похожа!.. — ужаснулась Мелисса.
— Вот, возьми, — предложила я, достав из кармана мелочь.
— Ну что вы, зачем! — чуть не плача произнесла Мелисса.
А Патрик объяснил мне, что он истратил всю мелочь на парковке. Монеты со звяканьем упали в автомат.
— Маме не нравится мой пирсинг, Патрик, — сказала Мэтти. — И татуировка. Я тебе показывала свою татуировку? — Она оттянула вниз один рукав черной футболки, обнажив тощую руку, от плеча до локтя разрисованную зеленым кельтским узлом.
— Потрясающе.
— Я в суд подам. — Мелисса потащила Мэтти к лифту. — Ей еще нет восемнадцати лет. Это ведь противозаконно, да, Патрик?
— А бабушке нравится, — донесся до меня голос Мэтти и затем, напоследок, отчаянный возглас Мелиссы:
— Час от часу не легче…
Двери лифта закрылись, я осталась с Патриком одна.
Я помахала перед ним нарциссами и быстро сказала:
— Пойду оставлю цветы медсестре, — и зашагала по коридору.
Тильда спала за цветастыми зелеными шторами. Я не стала тревожить ее покой и уединение, а просто попросила медсестру передать ей поникшие цветы и записку. Я надеялась, что Патрик уйдет к тому времени, когда я вернусь, но он стоял у окна напротив лифта, держа руки в карманах. Спросил, еду ли я сразу домой, и мне пришлось объяснить, что у меня сломалась машина.
— Хреново в такой день остаться без машины, — посочувствовал он. — Я подвезу. Мне все равно нужно вечером быть в Лондоне.
Я не смогла придумать, как учтиво отказаться, так что мы вместе покинули здание больницы и пошли к его машине. Я ожидала увидеть мощный спортивный автомобиль, что-нибудь в стиле мачо, но оказалось, что у Патрика старенький «рено». Правда, вел он свой автомобиль мастерски, ехал быстро. В машине стояла оглушительная тишина. Патрик, казалось, все еще на что-то сердился, пребывал в задумчивости; под его глазами темнели круги. Я смотрела на его руки, непринужденно лежавшие на руле; запястья с тыльной стороны покрывал золотистый пушок. Молчание было невыносимо, я должна была как-то его нарушить.
— Что касается тех креветок… ты, должно быть, считаешь меня сумасшедшей…
И опять уголки его губ дернулись в улыбке.