— Ты ведь сын Джоша Франклина, да?
Он извлек из раковины еще одну устрицу.
— Как я уже говорил… некоторые из нас постоянно в разъездах.
— Должно быть, у тебя было интересное детство.
— Поначалу. Пока не попал в школу-интернат. Там было менее интересно. — Он наполнил мой бокал. — А ты, Ребекка? У тебя есть семья?
— Отец, сестра, два племянника. Джеку три, Лори полтора.
— А моей дочери четыре, — сообщил Патрик, и я чуть не подавилась устрицей.
— Ты женат?
— В разводе. Элли живет с матерью. — Взгляд его был лишен всякого выражения.
Я вспомнила ежедневники.
— Тильда с Максом расстались, да?
Он кивнул, бросил последнюю опустошенную раковину на гору пустых ракушек.
— Из-за Дары? — не унималась я.
Он пожал плечами:
— Я правда не знаю. Давно это было!
— Незачем ворошить прошлое?
Официант убрал наши тарелки, и Патрик заказал кофе.
— Я этого не говорил.
— Но подумал.
— Возможно.
— За этим ты меня пригласил? Чтобы в очередной раз предупредить?
Он посмотрел на меня.
— Вообще-то нет. Не за этим.
Я чувствовала, что краснею, и благодарила Бога за то, что в ресторане сумрачно.
— Я подумал, что мог бы ответить на ряд вопросов, — ровно произнес Патрик. — Утром, когда мы говорили по телефону, боюсь, я был не очень любезен.
В смущении я опять извинилась за то, что оторвала его от работы.
— Сказать по правде, я был рад отвлечься. Порой настолько заработаешься, что теряешь способность мыслить ясно.
Мне это было знакомо.
— Расскажи про Дару. Не мог же он просто так взять и исчезнуть.
— И тем не менее. — Патрик нахмурился, потирая лоб. — Я знаю о нем совсем немного. Все это было давно, как я сказал, а Тильда не любит откровенничать. По-видимому, Дара всех восстановил против себя. И оказался в финансовой яме. В конце сороковых Саутэм-Холл был продан. — Официант принес кофе. — Ты была там, Ребекка?
Я покачала головой. Как ни странно, я почему-то не хотела ехать в Саутэм. Наверно, боялась разочарований.
— А ты?
— Однажды, очень давно, с отцом. Довольно гнетущее зрелище. Холл использовали как мебельный склад, старенький домик Тильды был заброшен — его собирались сносить. Землю продали местным органам власти. Была зима, все вокруг серо-бурое, застывшее. Хотя, — Патрик прищурился, вспоминая, — меня поразила намывная равнина между реками Нью-Бедфорд и Олд-Бедфорд. Мы с отцом ехали на поезде с севера, и, помнится, мне казалось, будто железнодорожная колея проложена по льду. По обе стороны от поезда, куда ни кинь взгляд, только бескрайняя ледяная равнина. Даже на отца это произвело впечатление. — Патрик моргнул, возвращаясь мыслями в жаркий переполненный ресторан. — Что касается Дары… думаю, он просто сбежал. Сообразил, что оказался в эпицентре неразрешимых проблем, и смылся. Так бывает. Мне доводилось представлять интересы клиентов, которые прикарманивали небольшие суммы и с первым же пароходом отчаливали на континент. Дара был умен и не попался, вот и все. Думаю, он просто сбежал от ответственности.
«И бросил дочь?» — подумала я, но вопрос свой не озвучила.
Официант принес счет. Я достала кошелек, но Патрик жестом велел мне убрать деньги.
— Это ведь я тебя сюда притащил. Ты, наверно, предпочла бы провести вечер дома, поедая апельсины.
В следующие выходные я мчалась по автостраде М11, миновала Кембридж, выехала на старое шоссе А45, ведущее в Ньюмаркет,[22] в местечке Кай свернула на другую дорогу и покатила на север. Рельеф между селениями становился все более равнинным, из черной почвы пробивались зеленые всходы пшеницы. Ночью прошел сильный дождь, и на полях пузырились серебристые бороздки воды. Дренированный торфяник усох и осел, и насыпные дороги на затопленных участках превратились в ненадежные мостики с обваливающимися краями. Тут и там встречались домики из желтовато-серого кирпича с входными дверями, приподнятыми на несколько футов от земли. Они стояли в окружении ржавой сельскохозяйственной техники.
Городок Саутэм раскинулся вдоль дороги. Горстка хижин разных размеров, с десяток двухквартирных муниципальных домов, небольшой поселок под названием Буковая Роща — несколько коттеджей из красного кирпича с аккуратными белыми крылечками, не имевших ничего общего с местной архитектурой. Крошечный супермаркет, антикварная лавка, магазинчик, торгующий терракотовыми горшками и музыкальными подвесками. Я припарковалась возле церкви.
Найти могилы представителей семьи де Пейвли не составило труда. Они занимали почетное место — были обнесены железными оградками или отмечены помпезными надгробиями из черного мрамора. Как будто перед смертью не все равны. Одни и те же имена — мужские Эдвард и Кристофер, женские Джосселин и Сесилия — повторялись из поколения в поколение. Могилу Эдварда де Пейвли я нашла под тисовым деревом. Надгробие относительно скромное: кусок гранита, на котором выгравированы его полное имя, даты рождения и смерти. Покров лишайника на нем был более скудным, чем на надгробных камнях его далеких предков. Я подумала, что Эдвард де Пейвли с лихвой заплатил за свои гнусные преступления, и не раз — еще во Фландрии. История действует на меня успокаивающе и завораживающе, но о некоторых событиях прошлого я не могу читать без страха и ужаса. Прежде всего это, конечно, холокост, а еще Первая мировая война, похоронный звон ее жестоких сражений — при Ипре, Пашендале, на Сомме.
22