Я пробормотала что-то уклончивое. Не сумела заставить себя признаться ей, что теперь я неспособна писать. Что Тоби отнял у меня не только самоуважение, но и способность к творчеству.
Она, по-видимому, приняла мое молчание за согласие.
— Вы не против, если я еще немного вам расскажу? И семья моей матери — Гринлис, — и де Пейвли жили в Саутэме. Это в Болотном крае, в Кембриджшире. В ту пору селения в том районе были глухие, городки, как деревни, маленькие. Мама дальше Или нигде и не бывала, да и туда ездила лишь от случая к случаю. В таком месте богатый землевладелец имеет большое влияние. — Тильда прищурилась. — Семья мамы жила и трудилась в Саутэме на протяжении многих поколений. Бабушка умерла в молодом возрасте, дед — отец мамы — работал на семью де Пейвли. У них было двое детей: Сара — старшая, Дебора — младшая. Домик, в котором они жили, был собственностью де Пейвли, и право на аренду они имели до тех пор, пока дед работал на хозяев. Поэтому, когда он скончался в двенадцатом году, сестры сразу потеряли и отца, и жилье. Дебора — ей тогда было шестнадцать — пошла в услужение к семье де Пейвли, а Сара уехала искать счастья в другие края.
Тильда умолкла. Посмотрев в окно, я увидела, что сквозь туман проглянуло солнце. Его лучи падали на люстру, свисавшую с потолка, и, преломляясь от хрустальных граней, разноцветными бликами — голубыми, оранжевыми, лиловыми — плясали на стенах.
— Я точно не знаю, что произошло. Мне известно только, что Эдвард де Пейвли однажды ночью залез в постель к моей матери и изнасиловал ее. И что маму вышвырнули из Холла, как только ее беременность стала заметной, а кроме как в работный дом ей некуда было податься. Полагаю… Наверно, мама умоляла мистера де Пейвли. Говорила ему, что это его ребенок. Просила о помощи.
Я представила унылый безликий ландшафт, изрезанный узкими лентами воды. Представила молодую женщину, совсем юную, с большим животом. И мужчину — возможно, он был верхом на коне или за рулем автомобиля с угловатыми очертаниями, на каких ездили на рубеже веков, — остановившегося рядом, чтобы поговорить с ней.
— О чем бы мама ни просила Эдварда де Пейвли, он отказал ей в помощи, — продолжала Тильда. — В мае четырнадцатого года она родила меня в работном доме, а потом оформили распоряжение, и ее отправили в психиатрическую лечебницу. У меня есть копия того приказа. Эдвард де Пейвли был магистратом, и на документе стоит его подпись.
Тильда замолчала. В ее глазах отразилась глубокая скорбь. Я могла лишь догадываться, чего ей стоит эта откровенность, как тяжело ей открывать перед чужим человеком святая святых своей души. Потом ее лицо изменилось, будто она мысленно встряхнулась.
— Я родилась в работном доме, — объяснила Тильда, — но пору младенчества провела в сиротском приюте. Незаконнорожденных детей отнимали у матерей, едва они появлялись на свет. А таких детей, как я, никто не хотел брать на воспитание, ибо считалось, что внебрачные дети могут унаследовать пороки своих матерей.
«Нежеланный ребенок, — думала я, — памятуя об ужасах собственного рождения, посвящает свою жизнь спасению других брошенных детей. Все правильно, логично. История повторяется».
— В сиротском приюте я жила примерно до года. Потом вернулась Сара. — Тильда улыбнулась. — Моя тетя Сара. У меня есть ее фотография.
Она открыла альбом, что лежал на столе. Я глянула на снимок. На меня смотрело лицо, имевшее то серьезное, несколько тревожное выражение, что присуще многим людям на фотографиях начала XX столетия. Очевидно, из-за того, что им приходилось слишком долго сидеть перед фотокамерой в застывшей позе, предположила я. У тети Сары была полная бесформенная грудь, скрытая под блузкой с воротником-стойкой. В ее простоватом волевом лице я не находила ни малейшего сходства с Тильдой.
— Дебору Бог наградил красотой, а Сару — умом, — сказала Тильда, читая мои мысли. — Правда, боюсь, фотографии Деборы у меня нет.
— Вы говорили, что Сара уехала после смерти отца. Где она жила?
— О, везде и всюду, полагаю, зная Сару. Она редко надолго задерживалась на одном месте. К тому времени, когда она вернулась в Кембриджшир, моя мама умирала. В работных домах и психбольницах тяжелые условия, а Дебора никогда не отличалась крепким здоровьем.