Георгий не заблудился, быть может, благодаря чистой удаче. В комнате было пусто - Цахес на обеде. Старая решетка, тихо хрустнув, поддалась и упала на пол с чудовищным шумом.
Георгий радостно вылез, обегая каморку цепким взглядом вора. Дневник Эрики лежал на столе. Никто его, конечно же, не открывал и не читал. Наверное, Моргенштерн сам не знал, что будет с ним делать.
Георгий взял дневник, подумал, куда бы его засунуть, чтобы не испачкать. И вдруг...
Шурша, как чудовище из забытых детских кошмаров, в двери заерзал ключ. Георгий обмер.
Еще идя по коридору, Людвиг услышал донесшийся из комнаты резкий стук, будто упало что-то тяжелое. Когда он открыл дверь, первое что бросилось ему в глаза, была высаженная решетка и зияющий черный проем в стене. Людвиг почему-то подумал о крысах, хотя было совершенно очевидно, что это не они.
В следующий миг он понял, что с той стороны платяного шкафа, прижавшись к стене, стоит человек. Не веря самому себе, сгорая от любопытства и лихорадочного негодования, Людвиг сделал шаг и увидел мальчишку в нелепо закатанных штанах с оцарапанным коленом, держащего в грязных пальцах дневник ученицы Шмидт.
Людвигу захотелось схватить этого звереныша за горло и отхлестать по лицу. Но он овладел собой.
- Та-ак... - прорычал Людвиг.
Он взял Георгия за шиворот и выволок на середину комнаты.
- Показывай карманы!
Георгий медленно переложил дневник подмышку и вывернул наизнанку оба кармана брюк. Там ничего не было, кроме пары спичек.
Людвиг метнулся к письменному столу, выдвинул ящик, где у него лежали деньги, паспорт и диплом - все на месте. Скользнул взглядом по сиденью стула: нет ли там канцелярской кнопки.
- Я знал, что ты в этой школе надолго не задержишься! И твой полоумный братец тоже!
Георгий стоял неподвижно и угрюмо, как человек, ожидающий приговора.
- Стало быть, за дневником? Ну что ж, ну что ж... - Людвиг злобно бормотал себе под нос, меряя комнату быстрыми шагами. - Это тебе так не пройдет!
Его свирепый, колючий взгляд впился в холодные глаза Георгия. В этот момент за дверью пронзительно залился звонок. Людвиг как будто о чем-то вспомнил, и уголок его рта издевательски прыгнул вверх.
- Какой у вас сейчас урок?
- Руны, - фыркнул Георгий.
Людвиг подошел к нему и опять схватил за воротник. Георгий вдруг заметил, что руки у Моргенштерна маленькие, тощие с хрупкими, почти детскими пальцами. Сломать такие пальцы было бы нетрудно.
- Идем!
Он повел Георгия к выходу. Георгий резко вырвался и начал поспешно опускать задранные штанины.
- О нет, нет, нет! Ты пойдешь туда в таком виде! Как шут!
Моргенштерн снова ухватил Георгия и с бешенной энергией потащил по коридору, следя, однако, за тем, чтобы он не выбросил дневник.
- Делай, что говорю или пожалеешь!
Георгий несколько раз вырывался и с демонстративным спокойствием начинал приводить себя в порядок. Моргенштерн тут же подскакивал к нему и, шипя угрозы, тащил дальше. Они напоминали двух героев-кривляк из американской кинокомедии.
Пока они добирались до нужного кабинета, Георгий успел опустить лишь одну штанину и теперь выглядел еще хуже и комичнее, чем прежде: в идиотском наряде, с серыми от пыли руками, с занозой в локте и ободранным до крови коленом.
Когда дверь открылась, преподавательница пиктографии фрау Лефевр перестала диктовать и вслед за студентами с недоумением посмотрела на нежданных гостей.
По рядам парт побежал изумленный шепот. Стоявший у доски Карл поджал губы и сочувственно кивнул головой.
- Прогульщик! - торжествующе объявил Моргенштерн.
Глаза фрау Лефевр полыхнули гневом.
У нее грозно подрагивали жемчужные капли в ушах, пока она смотрела, как Георгий, бледно-румяный от стыда, не поднимая глаз, идет на свое место.
- Что за отвратительный вид! Где вы были?
- Он расскажет, - улыбнулся Людвиг.
- Георгий! - произнес он вдруг бархатно-ласковым голосом. - Потрудитесь вернуть фройляйн Шмидт то, что украли.
Лефевр чуть не ахнула. Шок и негодование лишили ее дара речи. Людвиг горько вздохнул.
На глазах у всего класса Георгий молча положил дневник на стол растерянной Эрике.
Первая находка
Каждый новый день был одинаково и по-своему прекрасен. Ида просыпалась под щебет и галдеж диких птиц, начинавших свои музыкальные состязания еще в предрассветных сумерках. Скоро к ним присоединялись глупые крики петухов. Потом ласковое жужжание соседского рубанка или визг пилы.