- Их не существует, - спокойно сказал Людвиг. - Говорю вам это, как преподаватель демонологии.
- Но...
- Это все бредовые выдумки! Ни один демон не опустится до того, чтобы гоняться за непослушными детьми. Ни один человек, даже с величайшими способностями, не сможет это делать веками, просто потому что человек смертен. Даже если допустить существование филактерий (а это не более, чем химера) вечно жить нельзя.
Адель вздохнула и покивала головой, хотя, судя по глазам, ни на секунду не усомнилась в истинности своей версии.
- А теперь, думаю, нам обоим пора спать. Идите в спальню и ничего не бойтесь.
Он аккуратно, но настойчиво вывел ученицу за дверь. Погасил свет, зная, что все равно пролежит остаток ночи, хлопая глазами. Нелепейшая история! И все из-за одной ревнивой малявки... Господи, она хоть понимает, что ее дни в школе сочтены? Хотя, как знать - может, и на это «мелкое нарушение» администрация предпочтет закрыть глаза? Подумаешь: оставила сокурсницу умирать в лесу...
Людвиг бросил халат на стул и лег в постель, утомленно сверля глазами зернящийся мрак.
Утром, как и ожидалось, грянул скандал. Выяснилось, что Кюкельманн основательно продумала свое преступление: она подождала, пока близкие подруги Адель разъедутся по домам на каникулы. Заперев Адель, Кюкельманн спрятала ее вещи и сообщила старосте, что учащаяся Мерц тоже отправилась домой. Староста поверил.
Урсула хныкала, клялась, что все равно освободила бы Адель на следующее утро. Конвульсивные ужимки и дикий мечущийся взгляд выдавали в ней глубоко нездорового ребенка. Через пять дней за Кюкельманн приехали родители.
Профессор Кауц сдержано поблагодарил Людвига за проявленное человеколюбие и впервые пожал ему руку. Почему-то он употребил именно это слово: «человеколюбие».
В Европе
Ида была счастлива. То, что начиналось как приятная летняя поездка, по щелчку пальцев превратилось в захватывающее чужестранствие.
Варшава – Берлин – Дрезден – Прага – от такого перечня захватывало дух. Для полного восторга не доставало только Вены, но Ида, чувствуя себя в неоплатном долгу перед Андреем, не смела бросить ему новый вызов.
И снова зернистая гладь шоссе бежала под колеса. И снова зреющие поля, сады и серый шифер деревенских крыш сменяли друг друга в бесконечно несущемся хороводе. Чем дальше вела дорога, тем чаще вместо шифера мелькала красная черепица, а вместо позолоченных куполов острые шпили с крестами.
Уютный тихий Брест уже не мог пробудить в сердцах путешественников былого интереса и задержать их дольше, чем на одну ночь. Позавтракав и мельком взглянув на крепость, Ида и Андрей двинулись дальше, вглубь иной, расположившейся сразу за городской чертой страны.
- Знаешь, я все никак не возьму в толк, – говорил Андрей, когда они сидели под раскидистым зонтиком уличного кафе в залитом солнцем центре Варшавы. – Вроде и страна – задворки Европы. А все-таки что-то такое в воздухе витает…
- Что?
- Не знаю. Может, мне кажется, потому что я здесь в первый раз.
- Свобода? – лукаво улыбнулась Ида.
- Да нет, – махнул рукой Андрей, не признававший европейской свободы по каким-то личным причинам.
Ида, которая подумывала завести туристический блог или что-то в этом роде, записала в своем крохотном блокнотике: «В воздухе витает волшебная пыльца!»
В какой-то степени это была истинная правда. Здесь все было ярче, изысканней и строже, чем дома. Хотя и не так чисто, как в Минске. Привитая многовековым воспитанием и самовоспитанием европейская дисциплина сквозила буквально отовсюду, делая окружающий мир чужим, но располагающим к себе.
Ида раздумывала: какой человеческий образ можно подобрать для Варшавы. Образ, который объединил бы в себе скучноватый исторический центр, скупую, по-московски тяжеловесную сталинскую архитектуру и современные небоскребы, повыраставшие тут и там в последнее десятилетие. Воображение рисовало какого-то сухопарого кавалера в старом бальном мундире с расшивкой на груди, скрывающего под маской высокомерия свою неловкость.
Они провели в Варшаве пять дней, обойдя город вдоль и поперек. Когда настало время вновь отправляться в дорогу, судьба подкинула путешественникам неприятный сюрприз: Ида заболела. Невозможно было понять, как и где в разгар лета она умудрилась подхватить инфекцию. Так или иначе утром шестого дня Ида проснулась с текущим носом и тяжелой, затуманенной головой.
Пока Андрей ходил в аптеку и то и дело звонил Иде, чтобы та перевела на английский «средство от насморка» и «градусник», Ида скучала на кровати, бессмысленно нажимая одни и те же кнопки пульта. Польский язык неприятно шипел и жужжал в ушах. На единственном русском канале шел унылый перестроечный фильм.