Конечно же, это была ложь. Ложь во спасение, как, должно быть, внушила сама себе неспособная лгать Надежда.
- Я согласна.
Леонид Ефимович поднял брови и ничего не ответил.
Он смотрел на Иду с изумленным восхищением и даже как будто с некоторым стыдом.
- А что Жан говорил о спасении России? - спросила вдруг Ида.
- А... Он верит, что все беды русской истории связаны с обилием на нашей земле торсионных полей. Может быть, это правда.
В кабинете вновь гремели голоса. На этот раз все больше срывался Жан. Похоже произошло непоправимое.
Когда они вошли, Надежда плакала навзрыд. Жан, окаменев от злости, сидел, закинув ногу на ногу, и сверлил присутствующих своим металлическим взглядом.
- Я согласна, - тихо произнесла Ида.
Надежда отняла от ладоней и обратила к ней лицо в потеках туши. У Жана с физиономии спала остервенелая маска. Винтер привстал из-за стола.
Кто-то захлопал и принялся поздравлять Иду. К нему присоединились остальные. Всех обуяла чистая сентиментальная радость.
- Вила! - шептала Надежда, чьи несчастные глаза снова наполнялись слезами. - Я тебе не сказала... Ты последняя вила на земле! Я тебя первая узнала! Я... знала, что ты согласишься!
- А когда мы...
- В феврале, - сказал Винтер. - Ждите нашего послания, Ида. Не сомневайтесь и ничего бойтесь. Все будет хорошо! С нами вы защищены, как никогда прежде.
- Возьми! - Жан протянул Иде бледно-голубой неограненный лунный камень. - Это амулет. Мне его подарила бабушка перед смертью. Он поможет тебе. Держи!
- Спасибо.
- Читайте книгу, которую я вам дал, - напомнил Леонид Ефимович.
- И не только ее. Вам придется усердно готовиться, - бодро поддержал Винтер. - Мы вам все покажем.
- Хорошо.
Иде было и страшно, и радостно. Она была счастлива и растеряна. Ей хотелось верить всем, но она не верила никому. Хотелось броситься в омут страшной сказки и сбежать от нее как можно дальше. Это было похоже на сон, слишком захватывающий, чтобы позволить себе очнуться. Слишком интригующий вначале и непременно обещающий кошмарный конец. Но что за конец?
«Все же теперь я знаю, с чем имею дело», - подумала Ида.
И теперь она была не одна.
Замок
Его вывели из дома, когда стояла уже темная ночь. Перед входом ждал черный фургон, пустой и безразличный как катафалк. Тусклые фары буравили мрак мертвым голубоватым светом.
Георгия швырнули в кузов и, пристегнув наручниками к железной скамье, захлопнули двери.
Георгий слушал неровный булькающий гул мотора и рев сопровождающей машины, чувствовал под полом удары колдобин, разглядывал безо всякого смысла решетки на дверях и ждал. Ждал, как ни странно, чуда. Именно сейчас, когда его везли навстречу пыткам и смерти.
После егерей, после партизан и полицаев новое спасение казалось закономерным и почти неизбежным.
Машина ехала долго. Слишком долго. И слишком быстро. Георгий даже прикинул: могут ли его этапировать прямиком в Минск.
Фургон замедлил ход, остановился. С Георгия сняли наручники и, крепко перетянув руки веревкой, выволокли из кузова.
Он ожидал увидеть кирпичную стену с колючей проволокой, железные ворота, а за ними какое-нибудь мрачное здание в несколько этажей. Но...
Это была старинная темная громадина. Обветшалый замок с массивными побитыми временем башнями и осыпающейся аркой входа. В некоторых окнах вполсилы желтел электрический свет.
Георгий не мог объяснить себе, что происходит.
«Гестапо? Тюрьма? Лагерь? Что может здесь находиться?»
С неба донеслось одинокое карканье.
Немцы из сопровождения о чем-то заговорили с часовым. Сбоку подошел еще один военный с электрическим фонарем, осветил лицо Георгия, сверил с фотографией.
Сильные руки согнули его пополам и погнали в замок. Его вели и вели, сначала через заставленный машинами каменный двор, потом по темным, пахнущим сыростью коридорам, по сводчатым катакомбам с тускло проступающим рисунком кирпичной кладки. Ничто, кроме фонаря не освещало путь.
- Здесь! - промолвил один из конвоиров.
Георгия бросили на пол в тесную камеру (если это была камера, а не что-то другое). Тяжелая деревянная окованная железом дверь глухо захлопнулась, натужно лязгнул ржавый затвор.
Он оказался в кромешной тьме. У него не было предположений, куда он попал. Было очевидно лишь то, что это не учреждение. Такой темноты и безлюдья в учреждениях не бывает.
«Чертова дыра...» - думал Георгий.
Он встал. Тщетно попробовал ослабить путы. Прошел от стены к стене, прислушался.
За стенами стояла гробовая тишина.