Людвиг чувствовал, как от возбуждения у него сводит скулы.
Ясновидящая не шевельнулась.
- Что?! - нетерпеливо вскричал Людвиг.
- Вы уверены, что это необходимо? Копыль далеко отсюда, конвой может не добраться. Вмешательство в работу органов безопасности будет иметь для нас последствия.
У Людвига сжались кулаки, во рту заскрежетало. Он закрыл глаза и, медленно втянув носом воздух, обратился к Адель так нежно, как только мог:
- Девочка моя, пожалуйста, сделай, как я сказал. Пусть этого подонка этапируют сюда. Мне очень надо его видеть. Представь, что это мое последнее желание.
- Хорошо.
Людвиг благодушно улыбнулся и погладил Адель по руке.
- Умница.
Он хотел было уйти, но вдруг как бы невзначай остановил взгляд на выглядывающей из воротника кителя шее своей подчиненной.
- Да?
- А где тот кулон «Черное солнце», который я тебе подарил?
- Не знаю, - виновато улыбнулась Адель. - Я, должно быть, оставила его в Берлине.
Людвиг изобразил недоумение и раздосадовано покачал головой.
- У него огромный защитный потенциал, я просил тебя: никогда не снимай. Особенно здесь.
- Я была уверена, что взяла его с собой.
- Хорошо...
Они расстались.
Людвиг зашел в кабинет (если можно было назвать кабинетом слабоосвещенный зал, вся мебель которого состояла из маленького письменного стола, кресла, крохотного платяного шкафа, переносного рукомойника с зеркалом и чрезвычайно неудобной раскладной кровати).
«Здесь тебе не Вевельсбург!» - в который раз мрачно подумал Людвиг.
Замки были одной из его слабостей. И все же он бы с куда большим удовольствием поселился в какой-нибудь самой завалящей квартирке. Если бы такие были в сожженном городке в полукилометре от замка. Сам замок пребывал в отвратительном состоянии. Никогда не знавший реставрации, с кое-как на скорую руку проведенным электричеством и телефонной связью, он производил впечатление огромной тюрьмы или старинной психбольницы, рядом с которой даже Колдиц казался роскошным отелем. Сильный ветер, который никогда здесь не стихал, резвился по щелям и бойницам, приглушенно воя как хор привидений. Днем зловеще горланили бесчисленные вороны. Огромные пространства, высокие потолки и дрянное немощное освещение давили на психику.
До войны при Советах здесь вроде бы располагалось какое-то производство. С началом оккупации в замок согнали евреев из близлежащего местечка, превратив его в гетто. Несколько месяцев назад евреев уничтожили. Теперь здесь планировали устроить тюрьму для военнопленных, однако строительные работы еще не начинались.
Моргенштерн опустился в кресло и стал ждать. Ему оставалось жить в своем теле еще несколько часов, в худшем случае дней. После того, как операция будет успешно завершена он вернется в эту комнату, достанет пистолет и разнесет себе мозги. Он покинет всех: многочисленных врагов и нескольких фальшивых друзей, покинет Фюрера, покинет Рейх, покинет Адель и своего верного сеттера. У него не осталось выбора. Когда он вернется в Берлин... если он вернется в Берлин, к тому времени все уже раскроется. Нельзя останавливаться! Как в драке! Как в наступлении! Только вперед!
«Идиоты те, кто думает, что умирать с подстраховкой не страшно. Страшно, черт подери!», - думал Людвиг, доставая из круглой металлической коробочки первую «пилюлю радости». - «Кто сказал, что филактерия что-то гарантирует! Кто сказал, что жить без тела лучше, чем не жить вообще? Это же как сидеть в шлюпке посреди океана, как быть похороненным заживо...»
Шарик стал расползаться, плавясь на языке. Людвиг сглотнул его, давно привыкший к этому излишне сладкому вкусу.
«Без глаз, без ушей ждать, когда через сто или двести лет тебя подберут - милая перспектива!»
Вновь накатил озноб. Людвиг выругался и, сняв со спинки стула шинель, надел ее, застегнув на все пуговицы. Пощупал лоб.
- Обратного пути нет! - твердо вымолвил он.
Проверил лежащий в ящике стола «Люгер». Помимо пистолета у Людвига также был крохотный карманный револьвер, который он всегда носил при себе. А еще ампула с ядом на самый крайний случай.
Оружие прибавило ему спокойствия.
- А разве небытие не страшнее любой возможной пытки? Разве вечная жизнь не стоит всех этих страданий? Я тебя спрашиваю! - обратился Людвиг к своему отражению в крышке коробочки для пилюль. - Давай-ка вспомним, чего хорошего было в той жизни, чтобы так за нее цепляться!
Он продолжал думать, не замечая, что мысли слетают с языка. Река воспоминаний уносила его все дальше назад.