Ида поднимается с циновки, натягивает одежду и, не собирая вещи, идет навстречу свету. Она догадывается, кто и что ожидает ее там.
Знакомый маленький мальчик, держащий в руке сигнальное зеркальце, протягивает Иде костяную коробочку, неотрывно и требовательно глядя в глаза.
- Открой.
Ида неуверенно берет ее в руки.
- Не открывается.
- Ты просто не хочешь.
- Не хочу, - признается Ида и виновато смотрит в глаза маленького приведения. - Я не хочу ее открывать. И я хочу уйти отсюда. Домой.
Лицо мальчика неподвижно, даже в его глазах не блестит разочарование. Он смотрит на Иду застывшим взглядом змеи.
- Почему?
- Потому что вечно жить в ненастоящем мире нельзя. Даже во сне.
Ида сама не ожидала, что, встретив своего бесплотного друга, произнесет эти слова. Разве ей хочется покинуть этот прекрасный сон? Уйти из счастливой сказки нежного цветущего дня? Оторваться от всего, о чем недавно лишь робко мечтала?
- Отпусти меня. Ты сломал часы, сделал мое лето вечными. Но вечного лета не должно быть. Я... чувствую, что это неправильно. Сейчас осень.
Иде кажется, что мальчик перевел взор на ее шею. Ида осознает, что у нее на груди подаренный Галкой кулон, а на пальце перстень с черепком.
- Возьми, - просит Ида, снимая с себя украшения.
- Ты счастлива.
- Пожалуйста, забери! - Ида протягивает кулон и кольцо вместе с коробочкой, но мальчик не хочет их брать.
- Ты вернешься.
- Не вернусь.
Ида роняет вещи на землю.
В тот же миг она чувствует, что воздух начинает холодеть. Листья на деревьях незаметно пожухли и поредели. Чистое небо стало по-сентябрьски зябким и прозрачным.
- Я ведь даже не знаю, кто ты. Не знаю твоего имени. Не знаю, чего ты хочешь.
- Он... подарит тебе счастье, - глухо произносит мальчик.
Ида помнит, что уже слышала от него похожую фразу. Она вдруг понимает, что перед ней не человек, не ребенок. Разве речь ребенка может состоять из коротких, плохо связанных друг с другом предложений? Разве его лицо может быть таким отстраненным и безжизненным?
- Кто «он»? - спрашивает Ида, содрогаясь от холодного ветра.
Мальчик не отвечает.
- Он это ты? Кто... ты?
- Ты вернешься.
- Нет.
- Вернешься!
- Врунишка, - грустно улыбается Ида краем губ. - Ты ведь даже не откроешь свое настоящее лицо. Зачем мне тебе верить и к тебе возвращаться?
Слова Иды производят на мальчика неожиданное действие. Нет, его глаза не вспыхнули гневом. Лицо по-прежнему хранит спокойствие. Вместо этого он как будто забылся и померк, точно отступил в густую тень.
- Это не твое лицо, - тихо и холодно продолжает Ида, чувствуя подступающий к сердцу страх. - Не твое тело. Ты даже говоришь не своими словами.
- Ида... - его уста вдруг исторгают сипящий старческий голос.
Ида замечает, что на груди в районе сердца у мальчика зияет узкая ножевая рана с почерневшей кровью. Он весь покрыт грязью. Глаза остекленели, рот продолжает шевелиться уже сам по себе.
- Отпусти меня!
Она вскрикивает и бросается прочь. Мир вокруг внезапно сжимается вокруг нее, стягивает и стискивает словно голодный питон. Словно металлический корсет.
Ида делает отчаянный рывок и, резко вдохнув, открывает глаза.
Несчастливый дом
Рихард Краузе одел неброский серый городской костюм, кепку и, попыхивая сигаретой, вышел из своей квартиры в солидном доме, который до революции вероятно населяли сливки общества.
Даже в полуразрушенном и откатившемся в средневековье городе были дома, где по вечерам горел электрический свет, а из окон лилась патефонная музыка и звенел мелодичными колокольчиками беззаботный женский смех.
Дворник с куцей бороденкой бросил мести и так старательно согнулся в поклоне, что чуть не уронил шапку. Краузе наградил его взглядом.
Гауптштурмфюрер был осторожным человеком и все же не мог побороть зудящее чувство незащищенности, гуляя по улицам Минска в гражданской одежде.
Костюм был мешковат и больше подходил для унылой кабинетной крысы, чем для уважающего себя офицера СС. С другой стороны, мешковатость была очень на руку: в широком внутреннем кармане без труда помещалась банка мясных консервов и плитка шоколада - угощение для Раисы.
Зная, что за ним всегда может кто-то наблюдать, Краузе несколько раз хитроумно изменил маршрут, так что даже самый опытный соглядатай в конце концов потерял бы его из виду.
Затем он поймал двуколку и приказал ехать в поселок Гатово, не называя точного адреса. Оробело щелкнув вожжами, старик погнал свою клячу во всю прыть.
Трясясь по разбитой мостовой и глядя на бегущие мимо серые окна, Краузе думал о ней. Раиса была настоящая славянка: красивая, сильная, приятно простая и по-хорошему практичная. Три месяца назад он разглядел ее среди деревенской грязи и начал откармливать, попутно прививая азы культуры. Теперь это была уже почти фрау.