Я привлек к себе Надоеду и вместе с ней передвинулся туда, где отец мог видеть нас обоих. Он лежал неподвижно под залитыми кровью покрывалами. Подобное спокойствие было для отца чем-то противоестественным. Обычно энергия била из него, как и из Сиарры, буквально ключом. Сейчас же казалось, что живы в нем лишь глаза.
Отец смотрел на меня с бессильной злобой – злобой, которая лишь сильнее заполыхала, когда его взгляд упал на кольцо на моем пальце. Я не знал, отдал ли он сам это кольцо семейному привидению или же Орег без предупреждения забрал его и вручил мне.
Я коснулся плеча Стейлы.
– Что произошло?..
Стейла была, наверное, единственным человеком в замке, который не разговаривал со мной как с беспросветным глупцом. Скорее всего потому, что я владел мечом не хуже, чем она.
– Стигиец совсем сошел сегодня с ума, – ответила Стейла, гневно сверкая глазами.
Жеребец моего отца действительно временами становился неуправляемым, но обладал такой быстротой и силой, что приводил меня в восторг. Стейла же твердила, что ездить на подобном коне – все равно что вступать в схватку с противником с надтреснутым мечом в руках – он обязательно сломается в самый опасный момент.
– Сбросил Хурогметена на засохшее дерево, – продолжила Стейла. – Внешние повреждения не особенно значительны, но вот внутренние… По-видимому, ситуация очень опасна.
– Умру дома, как умер когда-то мой отец. У меня на глазах, – с трудом произнес Хурогметен, глядя прямо на меня.
Никогда в жизни я не видел его таким старым. Мне всегда казалось, что мой неутомимый отец на несколько лет моложе матери, хотя в действительности он был старше. Сейчас же передо мной у камина лежал древний старик, а мама рядом с ним выглядела ровесницей Сиарры.
– Ужасно не хочется отдавать свою драгоценность дураку, – сказал отец, продолжая буравить меня глазами. – Но перед смертью я обязан выполнить клятву. А ты должен вручить то, что получил от меня, своему наследнику. Поклянись, что сделаешь это.
Его голос оборвался, но он сказал все, что хотел. Я понял, что отец ведет речь о кольце, и, проведя пальцем по прохладному металлу, ответил:
– Клянусь.
Хурогметен едва заметно кивнул.
– Ты уже закончил, Лисленг? – спросил он, обращаясь к своему колдуну.
– Да, милорд, – ответил тот, посыпал написанное песком, стряхнул его и протянул пергамент отцу.
Находясь в здравом уме даже на пороге смерти, Хурогметен прочел документ, поднял окровавленную дрожащую руку, взял у колдуна перо и поставил свою подпись на пергаменте.
– Ты слишком молод, чтобы принимать бразды правления Хурогом в свои руки. Слишком сентиментален. И чересчур глуп, – сказал отец, обращаясь ко мне. – Твои тупость и слезливость неизлечимы. Я так старался уничтожить их в тебе!..
В моей тупости виноват только ты, – подумал я. Но вслух ничего не сказал.
Мне было всего двенадцать, когда он избил меня до беспамятства. Я пришел в себя и через некоторое время оправился от побоев, но во мне произошли какие-то изменения. Хотя большая их часть была лишь искусной игрой, об этом никто не догадывался.
С трудом сделав два тяжелых вдоха и выдоха, отец опять заговорил:
– Мне следовало жениться на Стейле вместо Муллены. Гордость не позволила. – На лице матери не дрогнул ни один мускул, хотя слова отца наверняка причинили ей страшную боль. Она уже давно не слышала того, чего не хотела слышать. – Конечно, Хурогметен не имел права брать в жены отродье крестьянки, не важно, кем был ее отец. Уверен, что Стейла не родила бы мне такого мягкосердечного теленка, как ты. Что ж, теперь ничего не исправишь. Но до того момента, пока тебе не исполнится двадцати одного года, Хурогом будет править мой брат.
Мой отец сунул пергамент в руку колдуна и сломал перо – в приступе не то боли, не то ярости, раздражения и обиды на судьбу. Он умирал, зная, что замок перейдет в руки его старшего сына – полного идиота, что средний сын сбежал, что дочь нема, как рыба…
Погруженный в раздумья – не о будущем, а о настоящем, – я почти незаметно кивнул, давая отцу понять, что согласен с его распоряжением.
Хурогметен, несмотря на невыносимую боль, разрывающую тело, злобно усмехнулся, глядя мне в глаза.
– Единственное, что я могу подарить тебе прямо сейчас, так это Стигийца. Дарах хотел его убить, но я не дал. Если не сможешь на нем ездить, пусть просто плодит потомство.
Стейла фыркнула.
– Хочешь, чтобы весь приплод унаследовал от него неукротимый нрав? Хотя это вовсе не обязательно… Твои дети на тебя не похожи.
Я никогда не мог понять, почему Стейла ведет себя с отцом подобным образом: либо недолюбливает его, либо желает ответить язвительностью на недоброжелательные высказывания.
На протяжении долгих лет они были любовниками, но я не мог сказать с уверенностью, что кому-то, кроме меня, об этом известно.
Хурогметен сделал повелительный жест рукой.
– Дарах?..
Мой дядя кивнул и уверенно направился туда, где стояла Сиарра. Я шагнул вперед, преграждая ему путь, угадав его намерение отшвырнуть мою сестру назад и занять ее место.
Дядя Дарах изумленно поднял бровь, но отступил в сторону, остановившись рядом с нашей матерью.
– Я слушаю тебя, Фэн.
– Позаботься о Хуроге, – сказал отец.
– Конечно, брат, – ответил Дарах.
– Очень хорошо. – Хурогметен с облегчением вздохнул. – Тостен – наследник Варда. Отыщи его, Дарах, где бы он ни находился.
– Я знаю, где Тостен, – неосмотрительно заявил я. Противостоять соблазну хотя бы намекнуть отцу, что я не тот, за кого он меня принимает, оказалось выше моих сил.
Хурогметен уставился на меня с нескрываемым удивлением.
Два года назад, когда мой младший брат исчез, отец жестоко избил меня. Я ничего не рассказал ему, и он решил, что мне ничего не известно о Тостене. По мнению окружающих, я был чересчур глуп, чтобы так искусно лгать и настолько стойко хранить чужой секрет.
– Где он? – требовательно спросил отец.
В ответ я лишь покачал головой.
Если бы мой дядя узнал сейчас, где скрывается Тостен, то приказал бы немедленно вернуть его в замок. Для Тостена это стало бы очередным потрясением.
Однажды, всего через несколько дней после пятнадцатого дня рождения брата, я застал его за жутким занятием: он решил вскрыть себе вены на руках. Тогда-то мы и решили вместе, что ему лучше покинуть Хурог.
– С ним все в порядке, – ответил я, всем сердцем надеясь, что это правда.
Отец глубоко вздохнул и закрыл глаза. И тут же вновь раскрыл их, хватая ртом воздух, ощущая впервые в жизни, что проигрывает.
Мать поднялась на ноги и зарыдала, глядя на отца расширенными от ужаса глазами. Потом резко развернулась и вышла из зала.
Я чувствовал себя препаршиво. У меня возникло ощущение, что я на игровом поле: приложив немыслимые усилия, я понимаю, что выигрываю, победа, полная и окончательная, близка, а мой противник неожиданно уходит, так и не увидев, что проиграл. Именно это и происходило сейчас между мной и отцом.
Сиарра сильнее вцепилась в мою руку и прижалась щекой к моему плечу. По выражению ее лица было невозможно определить, какие эмоции она переживает. Мое же лицо – я точно это знал, – как обычно, напоминало окружающим морду тупой коровы. Круглые карие глаза, которые я унаследовал от матери, лишь дополняли общую картину.
Дарах окинул меня испепеляющим взглядом.
– Ты понял, что только что произошло?
– Хурогметен умер, – ответил я.
– Новый Хурогметен – ты, – мрачно объявил он. – Но на протяжении двух лет твое место буду занимать я.
Веки Дараха немного опустились, и в блеске его глаз наряду со скорбью я отчетливо увидел торжество. Дарах страстно любил Хурог и радовался выдавшейся возможности править им.