— Вот черт, — сказал я. — Альберт Эйлер.
Российский космонавт вновь повернулся ко мне:
— Кто-кто?
— Альберт Эйлер, — ответил я. — Джазмен XX столетия.
— Какого черта он здесь делает? — выдохнул немец.
— Он со своими глупостями сейчас истратит весь кислород, — подхватил эстафету француз.
— Это правда, — добавил россиянин. — Кем бы вы ни были и каким бы способом ни попали сюда, прекратите играть на своем инструменте: так вы исчерпаете все наши запасы. Нам нужно действовать, экономя максимум энергии.
При этих словах джазмен поднял глаза на Чукашенко, командира экипажа, после чего остановился прямо на середине музыкальной фразы. Он тщательно вытер язычок саксофона и положил инструмент на колени. Эйлер сидел на контейнере, прикрепленном к переборке станции при помощи обычных липучек, которые используются для одежды или обуви. Казалось, музыканту нет абсолютно никакого дела до весьма специфичных трудностей, которые обитатели станции испытывали в связи с состоянием невесомости.
Он взглянул на наручные часы, вытащил неведомо откуда флягу с узким горлышком и сделал из нее большущий глоток. Мгновение сверлил сосуд взглядом, а затем посмотрел на нас:
— Не хотите выпить, командир Чукашенко?
Фляга поблескивала в полутьме отсека.
— Уберите это. На борту станции алкогольные напитки категорически запрещены.
Музыкант уставился на россиянина с изумленным видом, а затем расхохотался:
— Черт меня побери, это одна из лучших шуток, которые я слышал за всю свою жизнь… и после нее…
Он и в самом деле продолжил смеяться, но внезапно остановился и обвел нас взглядом, которому алкоголь добавил проникновенности, после чего вновь сверился с древними ручными часами:
— Можно, я скажу вам одну вещь, командир? Менее чем через десять минут температура здесь начнет быстро расти, и это уже не шутки. Через двадцать минут вы окажетесь в сауне, разогретой до максимума, через тридцать — в духовке, а через час — в состоянии, близком к плазме… И вы не хотите позволить себе хотя бы глоточек?
— Мы — на военной службе. Я — обыкновенный служака, который обязан сделать все для спасения станции… Вам этого не понять. Кто вы такой — коллективная галлюцинация?
Саксофонист вновь расхохотался.
Именно в этот момент я осознал, что мы все говорим на одном языке, одновременно изъясняясь каждый на своем, — парадокс, который часто встречается в снах, когда нейровирус вступает в стадию обострения.
Чернокожий саксофонист еще немного посмеялся, а затем принялся теребить свой инструмент, не сводя с нас глаз.
— Нет, — в конце концов произнес он. — Я — ваш способ выкрутиться.
Утром, когда я явился на рынок поддержанных тачек, чтобы продать «ауди» Омару Бенсаиду, сон оказался впечатан в мою память так крепко, как будто я в действительности пережил все это. Ночной ход событий был внезапно прерван телефонным звонком портье, которого я накануне попросил разбудить меня. В этот момент саксофонист как раз начал рассказывать нам историю последнего дня своей жизни, 24 ноября 1970 года. Это были воспоминания, расположенные на самом «дне стека»[20] и потому стертые при пробуждении.
В портовом киоске я купил французские газеты и в колонке «Происшествия» смог лицезреть две наши рожи — на фотках, позаимствованных непосредственно из личных дел Центра фильтрации. У нас были осунувшиеся, исхудалые лица и круги под глубоко запавшими глазами. На этих снимках мы совсем не походили на швейцарско-канадскую чету, совершающую турне вокруг Средиземного моря.
Однако в статье говорилось о возможной связи «нантерского налета», осуществленного «беглецами из Центра № 14», с другими аналогичными преступлениями, произошедшими в окрестностях Парижа на протяжении почти трех последних месяцев, — правонарушениями, совершенными под фальшивыми именами, которые полиции наверняка удастся рассекретить.
Мне это не нравилось. Нам на шею пытались повесить скверно проделанное вооруженное ограбление. За что?
«Ах вы, засранцы! — подумал я. — Как же вы осточертели „беглецам из Центра № 14“!»
Омар был честным дельцом, то есть парнем, который держит свое слово, если вы держите свое. Доставленная мною «ауди» находилась в идеальном состоянии, марка и год выпуска соответствовали предварительному описанию, так что я имел полное право на обещанные двадцать пять тысяч швейцарских франков, выплаченные в различной валюте, в том числе банковскими чеками и наличными долларами США. Это позволяло нам не оставлять следов в обменниках.
20
Стек, участок компьютерной памяти для временного хранения информации; при записывании новых данных самый ранний из хранящихся в нем файлов стирается.