— Прекрасно. Буду ждать тебя там. Во сколько?
— Ну, скажем, в шесть. Ужин начнется в половине восьмого.
— Идет. У Бемельмана в шесть. До встречи.
— До вечера.
Послышался какой-то шорох, и Дмитрий повесил трубку. Саша решил пойти перекусить, но тут снова зазвонил телефон.
— Русский отдел у телефона.
— Саша? Это отец.
— Привет! Как там дела в Аспене?
— Прекрасно, но я звоню тебе совсем по другому поводу. Я сейчас в аэропорту — лечу домой утренним рейсом.
— Почему так скоро? Что-нибудь случилось?
— Я думаю, ты должен об этом знать. Вчера я получил очень неприятное известие. Когда мы вечером вернулись в гостиницу, нам передали, что звонил Дерек и просил срочно связаться с Мариной. Она меня очень огорчила.
— Догадываюсь, о чем речь, но, мне кажется, она все слишком драматизирует.
— Странно, что ты так к этому относишься.
Саша был удивлен гневным тоном отца. Он не помнил, чтобы тот когда-нибудь сердился. Легкое раздражение — вот все, что он себе позволял.
— Отец, не стоит так расстраиваться. У нас нет юридического права…
— Дело не в юридическом праве, а в справедливости.
— Что ты имеешь в виду?
— Будет только справедливо, если мы вернем себе часть того, что потеряли.
— Отец, о чем ты говоришь? Здесь, в Нью-Йорке, у нас есть все, что нужно человеку в жизни: семья, родной язык, наша вера, финансовое благополучие, наконец. Зачем нам Фаберже?
— Вот уж не ожидал от тебя такого отношения. Нам надо серьезно поговорить, но только не по телефону. Сегодня же. Я прилетаю в конце дня. Мы можем встретиться у «Ника».
— Я не смогу. В четыре у нас пресс-конференция. Я занят по горло.
— Ну, тогда поужинаем вместе. В ресторанчике рядом с моим домом. Там еще такие красивые обои.
— «Свифти». Прости, но вечером я ужинаю у Глории Грир.
Отец вздохнул. Ужином с Глорией Грир пренебрегать не стоит.
— Хорошо. Тогда завтра. Обсудим, что делать дальше. Извини, что побеспокоил. Завтра в восемь в «Свифти», — сказал отец и повесил трубку.
«Господи, что он там задумал?» — размышлял Саша, отправляясь в кафетерий за сандвичем.
После обеда Анна вернулась с новой прической и пакетом от «Маноло Бланика».
— Ну, что сказал юрист? — спросил Саша. — Кстати, прическа тебе очень к лицу.
— Спасибо. Все отлично. Мы можем не беспокоиться, потому что они не евреи.
— Что? — удивился Саша.
— В этом все дело. Если бы они были евреями и статуэтка была конфискована у них нацистами или украдена во время советской оккупации, это серьезно осложнило бы ситуацию. В случае имущественных претензий Комиссия по возвращению перемещенных ценностей была бы целиком на их стороне. Пресса подняла бы страшный вой: «Лейтон» продает ценности, принадлежащие жертвам холокоста, ах-ах-ах! Но поскольку они не евреи, да к тому же еще немцы, нам ничего не грозит. Они же не подали имущественный иск после войны как пострадавшие от военных действий. Будет весьма странно, если они вдруг объявятся сейчас и скажут: «Здравствуйте, позвольте представиться: состоятельные немцы с коллекцией Фаберже, причастные к нацистским преступлениям. Мы все так же богаты и потому желаем вернуть своего Фаберже. Виновными мы себя не считаем».
Саша улыбнулся, но в глубине души был огорчен ее невольным антисемитизмом и циничностью аукционного бизнеса. Он не мог с такой легкостью пренебречь имущественными претензиями. Если таковые возникнут, придется отложить или совсем отменить торги.
Надев новые туфли, Анна встала перед зеркалом в раме из красного дерева с бронзой.
— Ну как, годится для телевидения? — спросила она, поворачиваясь к Саше.
— Не хватает брошки. Одну минуту.
Саша достал из маленького сейфа брошь Фаберже в виде золотого рубля времен Екатерины II в эмалевой рамке с бриллиантами. Подойдя к Анне, он приколол брошь на лацкан ее темного костюма.
— Отличный завершающий штрих, — проговорила она. — Спасибо. Начало через двадцать минут. Подходи, не опаздывай.
С этими словами она исчезла. Вскоре Саша последовал за ней.
В приемной толпились репортеры. Отдел прессы умел работать со средствами массовой информации. Теперь не только «Кристи» будет купаться в лучах славы.
Саша наблюдал, как по залу порхают девушки из отдела обслуживания клиентов, угощая журналистов кофе и шампанским, расспрашивая их о семейных делах и пытаясь подогреть интерес к статуэтке. Весь процесс контролировала Линн Тефель, начальница отдела прессы. Ровно в четыре на подиум поднялась Анна, которую представил сам Джон Бернхэм.