— Да, сударыня, за два века я не разучился чувствовать, — прошелестел князь, — А порой, мне кажется — научился заново.
Призрак остановился на расстоянии вытянутой руки. От него веяло холодом, как от распахнутого настежь холодильника.
— Вы пришли, чтобы поговорить со мной?
— Правильно. Я не делал этого две сотни лет. Если, конечно не считать нескольких смышленых крыс, с которыми успел подружиться за это время. Одна из них сидит у вас на плече. Я назвал ее Вольдемаром.
— Он ваш?
— Он ничей. Просто крысы умеют общаться с такими как я. Они живут сразу в двух измерения: вашем и нашем. Когда вы с молодым человеком оказались заперты в комнате моей покойной жены, я попросил Вольдемара показать вам выход.
— А почему не сделали этого сами?
Фигура князя переместилась чуть влево. Стася отметила про себя, что слышит его шаги. У приведений есть ноги?
— Боюсь, в тот момент вы были не готовы к встрече с еще одним призраком, — Вершицкий чуть слышно засмеялся, — Да и, увы, не в моей власти общаться с людьми, когда мне того хочется. Контакт всегда происходит спонтанно.
— Как сейчас?
— Отчасти. Знаете, сударыня, я несколько недель мечтал поговорить с вами. Как видите, судьба пошла мне на встречу.
— Значит, когда на Лютика напали, вы не могли иначе сообщить нам об этом, как сделать надпись на портрете княжны? Так?
— Вы очень догадливы.
— Спасибо, мне уже говорили.
— Наверное, у вас есть много вопросов. Не стесняйтесь — задавайте. Мне будет в радость на них ответить. Более двух сотен лет я охраняю этот дом и знаю все о его тайнах.
— А комната в подвале — почему ее так долго не находили?
— Я не хотел этого. Еще много лет после смерти Тамары, я приходил туда, чтобы вымолить у нее прощение. А может, чтобы найти силы простить ее…
Девочку окотило волной застарелой, тупой боли. Она задержала дыхание. Двух вековая боль пахла затхлой водой и болотной тиной.
— Вы и вправду держали ее взаперти?
— Она была безумна. И опасна.
Стася не успела заметить, как призрак переместился за спину. Ее снова захлестнула волна страха, смертельный холод окутал девочку глухим саваном с ног до головы, но она взяла себя в руки и повернулась, чтобы вновь оказаться с ним лицом к лицу. Если, конечно, у призрака есть лицо.
— Вы ведь не убивали тех детей? Это сделала ваша жена?
— Да.
Эхо подхватило скорбное «да» и швырнуло его в стену. Словно каучуковый мячик оно заметалось по коридору и ускакало куда-то в сторону лестницы.
— Но она была не одна, — продолжал князь, — Ее угасающий разум оказался в плену чужой воли.
— Поручика Ершова?
— Да, — теперь это короткое слово прошипело, как предупреждение о нападении ядовитой змеи, — Он был чудовищем. Жестокий и опасный авантюрист. Для него это казалось не более чем игрой. Я не мог простить себе, что сам привел его в свой дом.
Запах затхлости смешался с персиковым ароматом ненависти. Этот тошнотворный коктейль окатил Стасю зловонной волной — ей стало трудно дышать, а князь все говорил и говорил, погружая ее в свою тоску.
— После смерти нашего ребенка, жена обезумела. Наследственный недуг жил в ней еще до свадьбы, проявляясь в склонности к колдовству и одиноким прогулкам по лесам и болотам. Несчастье спровоцировало обострение. И в этот момент к нам в гости нагрянул Ершов. Сначала он совратил мою несчастную жену, а потом втянул ее в водоворот своих гнусных страстей, — Персиковый аромат перекрыл все прочие запахи. Князем владела ненависть, — Подлец внушил ей мысль, что нашего сына можно вернуть к жизни, убивая чужих, ни в чем неповинных детей. Так он ублажал свою жажду крови, кормил демона, пожиравшего его изнутри.
Призрак ненадолго замолчал. Стася перевела дух. Она уже почти не боялась. Страх уступил место другому чувству — жалости.
— Никогда не прощу себе, что был слишком занят своим горем: оплакивал сына, ревновал жену, пытался уличить ее в измене. Страшная правда открылась мне слишком поздно, когда жертвами стали шесть детей. Шесть!!! Еще долго я слышал их предсмертные крики, видел искаженные ужасом лица. Они молили меня о помощи, а я не слышал. Когда же я понял, какая опасность для людей этого города исходит от моей больной жены, я закрыл ее в подвале. Никто из слуг не имел права спускаться к ней. Три года, до самой ее смерти, я носил ей пищу и воду, переодевал, расчесывал волосы… Она была очень красивой. Красивой и жестокой…
— Но почему жители Тихореченска решили, что маньяк — вы?
— Это все Ершов. Чтобы сбить со следа сыщиков, он распространил слух о моем помешательстве. Хитрый был негодяй. Подбросил в полицию, якобы, свой дневник, наплел Бог знает что на допросе, а потом бежал в Европу. К счастью, уже через полгода его арестовали в Женеве и приговорили к смертной казни за схожее преступление.
Призрак стремительно переместился в дальнюю часть коридора и поманил девочку к себе.
— Прошу вас, просуньте руку под подоконник. Глубже.
— Что это? — Стася нащупала что-то ломкое, шелестящее. В зыбком свете уличного фонаря она разглядела небольшую, сильно запыленную тетрадь. Ей не стоило труда узнать ее, — Вторая часть дневника поручика Ершова?
— Нет, это и есть настоящий дневник. То, что вы выдели в музее — подделка, на которую он пустил половину тетради. А здесь поручик рассказывает правду о всех своих преступлениях. В подробностях. Поверьте, вам не стоит это читать — лучше передайте дневник Гневко Полянскому. Думаю, он сумеет правильно им распорядиться.
— И все это время вы знали о дневнике? Но почему в таком случае не захотели обелить свое имя перед горожанами?
— Тогда мне было все равно. Только спустя столетия, я пожалел о своем бездействии. Из-за меня имя Вершицких в этих краях связано с убийствами. Я поклялся искупить свою вину, охраняя наше родовое гнездо и детей, которые в нем живут. Как видишь, я сдержал клятву.
— Значит, Гарика спасли вы? Но как?
— Отвел глаза убийце. Два века — достаточный срок, чтобы освоить кое-какие трюки. Знаете, сударыня, в смутные времена, когда над Россией носились грозы войн и революций, я научился защищать свой дом, внушая грабителям, что они уже взяли тут все, что можно. Конечно, ваш друг находился далековато от этих стен, но ему повезло — его пытались убить в границах моего влияния. Поэтому я смог спасти мальчика. Ну и, конечно, нужно сказать спасибо Вольдемару. Он во время позвал меня на помощь.
Стася благодарно чмокнула пушистого героя в усатую морду.
— А гильзы? Как они оказались в руке у Гарика?
— Мой маленький подарок. Иногда я могу совершать не сложные манипуляции с небольшими предметами. Это был как раз тот случай.
— Почему же тогда вы не помогли Дине, Лютику и Миронычу?
— Увы, когда дело касается живых людей, мои возможности непредсказуемы, — тяжело вздохнул призрак, — Я делал все, что было в моей власти.
— Владимир Васильевич, у меня остался еще один вопрос…
— Вы хотите спросить про сапфир с духом шамана?
— Да.
Вершицкий, как показалось Стасе, печально покачал головой и уселся на подоконник. Наверное, такое поведение до глубины души возмутило бы Глисту или Жабу Львовну. Отчего-то они считали сидение на подоконниках — верхом неприличия. Похоже, призрак князя не разделял этого убеждения.
— А такого сапфира не было, — От удивления Стася совсем перестала бояться. Она подошла поближе и села рядом с князем, — Вернее сам камень существовал — я привез его в подарок своей будущей жене с острова Мадагаскар. Только вот никакого шамана, как об этом написал уважаемый Сергей Николаевич Загубский, я не убивал. Тамара, действительно, попросила найти для нее колдовской сапфир, который, якобы, хранится в глазнице языческого божества. Полгода я скитался по чужбине среди глазастых лемуров, настоящих хозяев острова, побывал в доброй сотне племен, но все они поклонялись иным божествам. Никаких идолов в их деревнях не стояло, а голубые камешки, которые добывались в узких норах, они продавали чужестранцам за смехотворно малые деньги. Поручик, сопровождавший меня в этом путешествии, предложил найти камень покрупнее, заказать его огранку хорошему ювелиру, а потом рассказать моей невесте сказку про смерть шамана. Так я и сделал, а за одно пригласил негодяя погостить в Тихореченск, чтобы было кому подтвердить мою историю. Когда местная полиция вышла на его след, он сбежал, прихватив сапфир с собой. Думаю, продал его, чтобы жить в Европе на широкую ногу.