— Верно, — согласился я, делая вид, что серьезно рассматриваю возможность такого исхода. — Но на данный момент, я думаю, школьному совету потребуется нечто посущественнее одних ваших слов. В прошлый раз, я слышал, на голосовании было почти равное количество голосов «за» и «против» вас.
Брюстер сверлил меня взглядом, но я не отводил от него глаз. Затем я почувствовал резкий запах гари.
Я машинально глянул на пол, ища сигарету деда Брюстера, и обнаружил, что одна из резиновых подошв моих высоких кед тлеет и уже загорелся крошечный огненный язычок.
— Черт!
Я вскочил и принялся тереть ногой по ковру, чтобы потушить огонь.
— Вы только взгляните на это! — пораженно произнес дед Брюстера. — Ну ничего себе!
— Да уж, — пробормотал я.
Когда подошва перестала дымить, я растоптал сигарету пяткой. Сигарету, которую директор Брюстер не мог видеть.
Я бросил на него взгляд. На его лице читалось отвращение.
— Жалкое зрелище, — усмехнулся он. — Думаешь, я куплюсь на твои выкидоны?
Ну конечно. Что он видел? Как я ни с того ни с сего вскочил со стула и стал остервенело тереть ногой о ковер? История моей жизни.
Брюстер покачал головой.
— Можешь говорить школьному совету все, что угодно. Тебе никто не поверит.
К сожалению, тут он был прав. В последние дни я как-то не вызывал у людей особого доверия.
— Я могу позвонить матери, — сказал я, внутренне поморщившись. Боже, разве можно произнести подобное хоть с каплей достоинства?
— Ты знаешь, что если сделаешь это, то она тут же заберет тебя отсюда и отправит в психбольницу. — Брюстер опустил взгляд на мои ноги и ковер. Кеды реально были подпорчены, но не дотронувшись до подошвы, нельзя узнать, что она все еще теплая и горела минуту назад, а не когда-то раньше. — И я начинаю думать, что именно там тебе и место.
— Тогда верните мне мой айпод. Музыка мне… помогает. — Я искоса кинул взгляд на деда Брюстера, стоявшего рядом со мной и, как это не удивительно, молча слушавшего наш разговор. Не к добру это.
Брюстер улыбнулся – по опыту знаю, что эта его улыбка не предвещает ничего хорошего. н развернулся («Кругом!») и, прошагав к двери, распахнул ее.
— Миссис Паджет! — гаркнул он.
Что-то с грохотом упало, и я услышал как ручки и карандаши посыпались на стол и скатились на линолеум.
— Ох… да, сэр?
— Выпишете мистеру Киллиану допуск на урок. И напишите, что на занятиях ему запрещено на что-либо отвлекаться и слушать музыку. Потом поставьте об этом в известность всех учителей.
— Но, сэр, у него же…
— Это не обсуждается. — Он захлопнул дверь.
— Я могу прогулять уроки, — заметил я, когда Брюстер вернулся за свой массивный стол.
Мне не впервой. Я все равно получу высокий балл успеваемости.
— А я могу подать на твое исключение, — ответил он.
Доктор Миллер, мой психиатр, будет в восторге. Это ему развяжет руки, и он сможет предпринять все меры для того, чтобы я находился, по его мнению, «в безопасности». Перевожу: начал принимать успокаивающие пилюли и заполучил жующего гравий соседа по комнате.
— Да что с вами такое? — раздраженно спросил я. — Я же ничего вам не сделал. — Разумеется, до сегодняшнего дня. Но он точит на меня зуб с самой первой нашей встречи.
— Разве это не очевидно, Киллиан? — Брюстер стал беспорядочно запихивать мои книги, тетради и папки в рюкзак, комкая страницы и разрывая бумагу. — Ты – оскорбление для каждого студента, отдающего все свои силы учебе. Ты оказываешь плохое влияние на таких ответственных и воспитанных ребят, как юная Тернер.
Упоминание о Лили было все равно что удар под дых, но я постарался не показать своих чувств.
— Это была вечеринка для элиты.
Я бы ни за что на свете на такую не пошел. И она не должна была.
Брюстер проигнорировал меня.
— Не говоря уже о том, что ты отвлекаешь всех своими «особыми нуждами».
— Вы говорите подобное всем больным детям?
Он помолчал, чувствуя, что от нового поворота в разговоре веет неприятностями. Государственные школы не допускают дискриминацию… в любом случае.
— Ты не болен, Киллиан. Возможно, у тебя психологические проблемы и ты так отчаянно нуждаешься во внимании, что готов манипулировать собственной матерью и копаться в моем мусоре, выискивая что-то о моей личной жизни. Но ты не болен.
Я закатил глаза. Почему люди всегда думают, что я копаюсь в их мусоре? Как будто бы они не заметили человека, роящегося в одном из их мусорных баков. Я уже даже не помню, сколько раз мне ставили это в вину.
— А что такого вы могли выбросить, что бы дало мне понять, что ваш отец – гей и…
— Считаешь себя очень умным? Моя работа донести до тебя, что это не так, подготовить тебя к реальному миру.
Брюстер бросил мне заполненный рюкзак, но я успел поймать его прежде, чем тот ударил меня по животу.
— А что, если я говорю правду? Вы когда-нибудь допускали такую мысль?
— Рассказывай эти сказки шарлатану, к которому водит тебя мать.
На самом деле доктор Миллер поставил мне диагноз «шизофрения» – это настоящая медицинская болезнь, но я ей совершенно точно не болен. Голоса, которые я слышу, и вещи, которые я вижу, реальны, даже если их не слышат и не видят другие. Насколько я знаю, медицина не признает подобное. Массовая культура признает, благодаря разным сериалам типа «Медиум» и «Говорящая с призраками» (Дженнифер Лав Хьюитт классная, но сам сериал – говно) и фильмам. Но попробуйте сказать одному из трех подростковых психиатров в дрянном городишке Декатуре о том, что вы видите мертвых. Знаете, что будет? Принудительная двадцати четырех часовая госпитализация.
— Убирайся отсюда. — Брюстер вышел из-за стола и резко распахнул дверь. — Бегом в класс.
Как бы я не ненавидел его кабинет, но здесь было гораздо безопаснее, чем в коридоре или учебных классах. Чем меньше живых людей в помещении, тем меньше мертвых с ними рядом. Здесь со мной был только дед Брюстера, а снаружи меня окружит, захватит, затопит море людей, до смерти жаждущих быть услышанными. И один из них, в частности, готов даже убить меня, лишь бы получить желаемое.
От мысли о встрече с ним без Марси или чего-то отвлекающего мои ладони покрылись потом. Если он найдет меня здесь и сейчас, совершенно беззащитного, то мне повезет, если после этого я не окажусь в психушке.
— Послушайте, мне осталось учиться здесь всего несколько недель, — выдавил я, приклеившись взглядом к белому пятну на ковре, которое очевидно кто-то оставил, пытаясь оттереть грязь. Мне невыносимо было видеть, как Брюстер злорадствует. — Я хочу убраться отсюда так же сильно, как вы желаете вышвырнуть меня. Только верните мне мой айпод. Пожалуйста.
— Ты так сильно нуждаешься в нем?
Его начищенные до блеска черные туфли в поле моего зрения качнулись назад, встав на пятки, и вперед.
— Да, — я поморщился, вынуждая себя произнести следующего слово: — сэр.
— Хорошо. Тогда эта дисциплинарная мера пойдет тебе на пользу.
Оторвав взгляд от пола, я в шоке уставился на него.
— Ублюдок.
— Следи за словами, малыш! — в ухо мне проговорил дед Брюстера.
Губы директора расплылись в самодовольной улыбке. Не отводя от меня взгляда, он снова крикнул секретарше:
— Миссис Паджет, позаботьтесь также о том, чтобы Киллиан остался на дополнительные занятия после уроков.
— Ох… хорошо, — раздался приглушенный и слегка растерянный ответ.
Брюстер махнул рукой в сторону распахнутой двери.
— Время пожинать плоды своих трудов, малец.
Я закидывал на плечи рюкзак и, услышав его слова, встал как вкопанный. Изо всех глупых названий он выбрал именно это…
— Не называйте меня так.
— Что? — секунду Брюстер непонимающе смотрел на меня, а потом до него дошел смысл моих слов и его глаза зло сверкнули. Я знаю, что нельзя давать оружие в руки обидчику, но не смог сдержаться. Не смог.
— А что не так со словом «малец», малец? — В голосе Брюстера звучало торжество. Он нашел оружие, способное причинить мне боль, и с радостью воспользовался им.