И вот приблизился тот день. Никогда не забуду его...
Я всегда шел в паре со старым Миасом. Миас - метис, сухощавый, высокий, с бронзовым лицом, всегда молчаливый, нелюдимый. В тот день он что-то заметил.
И когда я слишком долго смотрел на вершины гор, Миас буркнул сквозь зубы:
- Напрасно надеешься, Генрих. Отсюда не уйдешь!
Во мне вспыхнуло недоброе чувство. Откуда он знает?
- Почему ты решил?
- Вижу. Не слепой... Оглядываешься, словно загнанный волк.
Я вытер пот со лба, передохнул, взглянул на старика. Кто его знает, может быть, он и добрый человек. Глаза глядят из-под седых нависших бровей приветливо, морщинистое лицо осветилось дружеской, ласковой улыбкой. Но доверять нельзя. Вокруг много продажных душ. Промолвишь слово - оно сразу же откликнется у старшего надзирателя. Надо придержать язык.
- Боишься? - печально спросил Миас. - Напрасно. Я за двадцать лет никого не продал.
- Ты здесь... двадцать лет? - поразился я. - Как же ты?..
- Как вытерпел? - Миас иронически пожал плечами. - Вот так. Осужден навечно. И ты тоже...
- Что я?
- Вытерпишь. Привыкнешь.
- Никогда! - горячо воскликнул я.
- Тише! - испуганно прошептал Миас. - Услышат. Пути отсюда нет!
Я угрюмо огляделся. Да, он говорит правду. По дороге в карьер нас вел такой конвой, что мышь не уйдет. Здесь карабинеры стоят вокруг за пятнадцать - двадцать метров один от другого. Один шаг за обозначенную флажками линию - и меткая пуля догонит безумца. Много вариантов перебрал я в уме, но все пришлось отбросить. Оставался один-единственный, самый безумный и самый верный...
- Номер триста двадцать пятый! - послышался громкий возглас начальника охраны. - Почему не работаешь?
Я согнулся, остервенело долбя ломом камень.
Миас ехидно хихикнул.
- Вот так, парень, день за днем... - прошептал он, складывая камни в штабеля. - На тебя будут беспрерывно кричать, словно на животное, называть номером. Ты привыкнешь, внутренний бунт постепенно угаснет. Ты захочешь сохранить себя, свое здоровье. А потом... Потом будешь считать, что все это в порядке вещей.
- Ложь! - прохрипел я. - Все равно убегу!
- Как?
- Не знаю. Как угодно!
- Поймают, - уверил Миас. - Наша полиция имеет такую агентуру, что беглецу некуда податься. Разве за границу.
- Пусть поймают. А я снова убегу!
Миас покачал головой, тяжело вздохнул.
- После побега здесь не оставляют. Видишь гору? Там, за нею, есть специальная каторжная тюрьма. Наша в сравнении с той - курорт. Вот туда ты попадешь! Тюрьма Маро-Маро.
- Разве оттуда нет путей?
- Оттуда, парень, разве что дух уйдет. Ни днем, ни ночью не выйдешь на воздух. Вонючая камера, пойло, фунт черного хлеба. И так до смерти. Теперь понял?
Да, я все понял. Шутки здесь плохи. Любой шаг грозит смертью. Оставалась тоненькая, почти невидимая ниточка надежды. Надежда на провидение!
Второй путь - ждать. Авось выживу. Пройдет десять лет. Я выйду на свободу. Люси дождется - я знаю. И снова мы заживем радостно, дружно...
Но дожидаться в этом аду? Среди бесконечного унижения? Среди побоев? Под лучами палящего солнца, под дыханием зимних стуж? Напрасные мечты. Несколько лет никчемного прозябания, а потом смерть!
Я решил - пусть лучше сразу смерть!
- Если решил уйти, - прошептал Миас, - выбирай ночь, когда туча с моря. Гроза смоет след, собаки не найдут. Перейдешь реку Еро - там уже легче.
- Спасибо, Миас!
- Кстати, гляди. Видишь, над горой темнеет? Туча...
Я задрожал от внутреннего напряжения. Глубоко вдохнул воздух.
- Туча с моря? - переспросил я.
- Да. Если решил, уходи сегодня. Отложишь раз - потеряешь силу воли, привыкнешь. Станешь таким, как я...
На склон горы, где мы работали, налетел вихрь. В воздухе закружились тучи пыли. Солнце быстро садилось за горизонт, наливалось багрянцем, темнело.
- Будет сильная буря, - сказал Миас, - Когда-то и я в такие минуты готовился и... ни разу не попробовал.
- Кончай работу! - прозвучала над карьером громкая команда.
Надзиратели шли вдоль рядов каторжников, принимали инструмент. Мы сложили ломы и кирки в кучу, присели на камне отдохнуть.
- Попрощаемся? - тихо спросил Миас.
Я молча кивнул.
Миас крепко пожал руку мне, поспешно отошел в сторону. К нам приближался надзиратель, Он проверил инструменты, подозрительно взглянул на нас.
- О чем говорили? - крикнул он. - Почему мало работали?
- Как и вчера, - смиренно сказал Миас.
- Молчать! Еще раз увижу - накажу!
- За что? - не выдержал я.
- Молчать! - налился кровью надзиратель. Резко размахнувшись, он ударил меня дубинкой.
В голове потемнело. Я застонал, но сдержался. Молчание! Молчание! На карту поставлено все...
- В колонну! - крикнул надзиратель.
Построившись в ряды, мы двинулись к дороге. Зазвенели цепи. Зарычали собаки. Десять рядов. Тридцать каторжников.
Двадцать карабинеров и десять собак окружали колонну. Молча шли мы к своей тюрьме. Добраться до нар, прилечь, протянуть занемевшие ноги.
Туча ползла медленно, но неуклонно. Она затягивала непроницаемой пеленой звезды. Загрохотал гром. В зарешеченном окне замерцало зеленоватое пламя молнии, четко выделялись на фоне грозового неба вышки.
Я тихо поднялся с нар. Прислушался. Тишину нарушало лишь грохотанье грозы да храп каторжников. Я быстро вытащил пилочку, начал пилить общую цепь. Дело пошло на лад. Тонкий волосок лез в металл, как в масло. За четверть часа я освободился от кандалов. Схватив сверток у изголовья, тихонько сполз с нар. Кто-то коснулся моего плеча. Я вздрогнул, оглянулся. Миас!
Старый каторжник протягивал ко мне костлявые руки. В сверкании молний я увидел, как блестели слезы на его глазах.
- Пусть бог благословит тебя, сынок! - прошептал он. Пусть хоть тебе повезет!
Он поцеловал меня сухими губами в лоб. Я кинулся к окну, остервенело заработал пилочкой. Гроза бушевала, заглушая тонкое визжание.