Ага.
Саша задумался: значит, корабль этих торговцев тоже сейчас стоит где-то в гавани. Только попробуй его найди. Разве что заглянуть в портовые книги? Или…
Рассеянный взгляд хевдинга скользнул по бродившим по причалу матросам, торговцам, носильщикам. Двое мальчишек сидели совсем рядом, свесив в воду босые ноги, и что-то громко обсуждали, то и дело заливаясь хохотом.
— Эй, парни! — Свесившись с фальшборта, молодой человек щелкнул пальцами. — Хотите денарий?
Мальчишки заинтересованно переглянулись:
— Хотим два!
— Ловите пока один… Оп!
Маленький серебряный кружочек, описав крутую дугу, скрылся в ладони одного из парнишек.
— А второй? — тут же поинтересовался другой.
— А в рот тебе не плюнуть жеваной морковкой? — засмеялся хевдинг. — Второй заработать надо.
— Что делать-то?
— Знаете, где стоит судно из Остии?
— Ха! Из Остии! — Один из мальчишек ловко сплюнул через выбитый зуб. — Да тут таких много.
— То судно, что собирается утром отчалить. Гислольд, повернись-ка… Видите плащ?
— Ага… Красивый.
— Найдите, кто его продал, — они из Остии. Спросите, нет ли у них еще таких же и откуда они его взяли. Очень уж необычный плащ. Мне понравился, хочу купить. Ну, что встали? Бегите! Или не хотите заработать денарий?
— Хотим! Остия. Красный с золотыми львами плащ. Найдем! Спросим! Узнаем!
Парни засмеялись и сверкнули пятками. Только этих сорванцов и видели!
— О мой вождь! — торжественно произнес Гислольд.
— Только не говори, что хочешь подарить плащ. — Александр со смехом замахал, руками. — Спасибо, конечно, но… Не в плаще тут дело, друг мой!
— Не в плаще? — Юноша похлопал ресницами. — А в чем же?
Саше очень хотелось сказать: «Будешь много знать, скоро состаришься», но он сдержался, сделал над собой усилие, дабы не обижать почем зря верного своего человека.
— Носи спокойно свой плащ, дружище!
~~~
Мальчишки вернулись через час, они, судя по довольным рожицам, что-то узнали. Вахтенный Фредегар позвал на палубу хевдинга.
— Эй, уважаемый! Давай наш денарий.
Саша лишь хохотнул: гляньте, люди добрые, на ходу подметки режут! Денарий им подавай, неизвестно еще, за что.
— Как за что? Мы же узнали. У купцов один такой плащ и был, со львами. А вот без львов еще парочка плащей осталась — из той же ткани, красненьких, блестящих, крепких. Так что если ты, господин, пожелаешь…
— А откуда у них эти плащи, сказали?
— Говорят, купили на римском форуме ткань, разрезали, прошили. Случайно такую ткань взяли, какой-то потерянный незнакомец продавал, они б еще сторговали, да больше этого продавца так и не видели.
— Как-как ты сказал? — быстро уточнил Александр. — Как они продавца называли? Потерянный?
— Именно так, господин! Говорят, ходил косматый, оборванный, тощий, и взгляд как у сумасшедшего. Словно потерялся.
Кинув пацанам денежку, хевдинг в задумчивости закусил губу: а ведь точно — потерялся. Вернее сказать, затерялся. В бескрайних глубинах хроноса!
Что ж, вполне можно понять бедолагу. Саша вспомнил себя, Катю, профессора. Что может ощущать современный человек, вдруг оказавшись здесь, в этой жуткой эпохе? Не сразу, а через какое-то время, для каждого разное, когда первый шок пройдет, когда вера в невероятность происходящего сменится наконец осознанием всего безмерного ужаса правды. Именно такое ощущение и будет — потерянности.
Саша и сам-то первое время ходил словно пыльным мешком ударенный. Правда, удар смягчила необходимость что-то предпринимать для выживания.
Он, Александр Иванович Петров, выжил. Выжили Катя, профессор, Луи с Нгоно. И похоже, это все из многих десятков нелегальных иммигрантов, вытолкнутых в сию эпоху злой прихотью военных. Любой современный человек, будь он хоть самый крутой боец, боксер или десантник, неизбежно найдет в прошлом свою скорую гибель. И лишь необыкновенное везение может ее ненадолго отсрочить. Или чрезвычайно сильная воля. Как у Кати. Господи, милая…
Можно представить, что происходило в голове этого несчастного парапланериста, вдруг осознавшего — или до конца еще не осознавшего? — куда именно он угодил. Абсолютно чужой мир, чужие люди. Не просто чужие — чуждые, как инопланетяне! Иначе выглядящие, ведущие совершенно иной образ жизни и, самое главное, иначе мыслящие, воспринимающие и объясняющие мир совершенно иначе.
Для человека двадцать первого века здесь нет абсолютно ничего привычного. А это страшно, когда исчезают привычный комфорт, привычный режим, привычные маршруты. Страшно, даже когда все это исчезает временно и ты точно знаешь, что вскоре все опять вернется.
Почему молодые люди боятся служить в армии? Не только из-за дедовщины и прочего… Боятся, что пускай ненадолго, но исчезнет окружающий их знакомый мир. Кстати, жители небольших городков и сел, успевшие пожить сами по себе, привыкают к таким изменениям куда легче, нежели избалованные горожане, чей мир со школы — с детского сада даже — по мере взросления практически не менялся.
А тут вдруг — такое! И что значит для человека осознать, что его мир рухнул, исчез во мраке времен, словно морок? Исчез, чтобы никогда больше не вернуться! Станешь тут потерянным. Запросто можно с катушек съехать.
Современный городской человек привык, что власти и общество заботятся о нем, всячески оберегают: права человека, свободы и прочий там гуманизм.
А в раннем Средневековье ничего подобного нет! Жизнь человеческая стоит полушку, и права — только у сильного, а в одиночку или без покровительства не то что ничего не добиться, но и просто не выжить. Привычная грязь, отсутствие даже подобия гигиены и комфорта. И образ мыслей совершенно другой, не похожий на тот, к какому привык человек века двадцатого.
В этом мире невозможно стать своим!
Вот Саша: вроде бы вождь, а все же не такой как все, странный. Ведет себя не так, как положено хевдингу, — не пьянствует дни напролет, никого не унижает, не бьет, не убивает просто так, для порядку, чтоб место свое знали. Александр чувствовал, как все с большим недоверием смотрят на него «верные дружинники», все чаще шепчутся, обсуждают. Хотя они по-своему очень хорошие люди, и хевдинг, что тут скрывать, сильно к ним привязался.
Взять хоть Оффу. Верзила, с виду — валенок валенком, однако далеко не глуп и себе на уме. Однако при этом есть в нем некое благородство. Гислольд — белокурый красавчик, модник, но вместе с тем очень преданный и в чем-то наивный парень. Фредегар очень застенчив, и эту свою застенчивость пытается прятать под напускной грубостью. Рутбальд — скромник, не любит выделяться, вообще быть на виду. Он как все. Все сейчас с Александром-хевдингом, и он с ними. Уйдет кто-нибудь — тут и Рутбальд заколеблется.
Верная дружина… Эх, побыстрее надо заканчивать с ними дела, побыстрее!
Размышляя, Саша следил за разгрузкой, наблюдая, как бегали по сходням и причалу носильщики, перетаскивая привезенное зерно на возы. Много было возов и много кораблей, доставивших контрабанду, а освещали пристань лишь тусклая луна, звезды да неровные сполохи факелов.
Управились, как и говорил Клавдий, засветло. Небо на востоке как раз начинало алеть, когда Александр приказал команде отдать швартовы.
Подняв зарифленный парус, «Голубой дельфин», осторожно лавируя, выбрался из гавани и взял курс на запад.
Оранжево-алая полоса восхода быстро догоняла стремительный силуэт корабля, черные волны постепенно становились палевыми, розовато-сиреневыми, голубыми… Отправив дружину спать, Александр встал у румпеля, с наслаждением вдыхая свежий утренний воздух. Дул попутный ветер, хороший и в меру сильный, и керкур, выгнув парус, летел по разноцветной радуге волн, словно на крыльях. Летел…
Вот только куда? В Карфаген? А нужно ли туда было?
Наверное, все-таки нужно…
Саша пытался размышлять на эту тему, но все мысли сходились сейчас к одному — к парашютисту. Вот уж действительно потерялся. Судьба…
Жаль бедолагу, поди, его уже и в живых нет. Да если бы и был, Саша вовсе не собирался искать его в Риме — все равно что иголку в стоге сена. Ну не повезло парню, бывает.