Вот приткнулись к борту. Смех! Им сбросили трап, и двое залезли на борт. Поднимают какие-то амфоры, кувшины — вино? Очень на то похоже, вон уже сколько на палубе народу скопилось. Хлопают местных по плечам, хохочут…
Черт!
А это кто еще? Худенькая фигурка. Босиком, в шикарном вечернем платье, правда, уже несколько пообносившемся — даже отсюда видно.
Катя! Господи, Катя! Жива…
Кто-то притащил поднос, стаканы. Тут же и разлили вино, прямо на палубе. Катерину тоже угостили…
А где же профессор? Может быть, расхворался? Застарелый ревматизм, артрозы-артриты.
Выпили… Вышел какой-то высокий бородач — раскричался, прогнал всех. Так, видно, для порядку. Тоже выпил с местными. Распрощались. Лодка отвалила от судна и поплыла обратно…
— Челнок какой интересный, — негромко произнес Эльмунд.
— Что-что?
— Говорю, лодка не совсем обычная. Зачем, к примеру, синяя полоса по всему борту?
— Для красоты…
Хевдинг тут же сообразил, что сморозил глупость — понятие красоты в эту эпоху стояло далеко не на первом месте. Зачем, к примеру, украшать вышивкой подолы и воротники туник, рукава? Для красоты? А вот и нет! Для оберега от враждебных потусторонних сил. И на ладьях именно для этого ставили на форштевнях резные, нередко устрашающие фигуры, снимая их, когда приставали к незнакомому берегу, чтобы не беспокоить своей наглостью чужих богов. Ничего в этом мире не было просто так, всего лишь для красоты! Вот и эта синяя полоса…
— Эль, ты на других ладьях такую полосу видел?
— Нет, не видал. Хотя… Вон, на снеккье, точно такая же! Только ее плохо видно.
Понятно!
Никакая это не «красота» и не метка для того, чтоб не украли. Это знак: «свои»!
Славно-то как… Теперь можно и рискнуть!
Итак, нужна хорошая большая лодка, скажем, через три дня… А еще верные люди (с ними не будет проблем, в конце концов, хватит и троих, плюс нанятые гребцы) и четверть амфоры синей краски. А вот это загвоздка! Надо хорошенько подумать, где взять. Ммм… Купол! Купол базилики Святого Феофилакта! Его ведь должны бы подновлять.
Они вернулись домой к вечеру, грязные, усталые, но вполне довольные. Александр хотел было посетить термы, но потом раздумал и выкупался прямо в атриуме, в бассейне, куда попадал через квадратную дыру в крыше холодный дождь. Вода была замечательной, бодрила.
Эх, хорошо!
Выбравшись на облицованный узорчатой мраморной плиткой пол, молодой человек с удовольствием растерся поданным Эльмундом покрывалом. Оделся, скосил глаза на мальчишку:
— Ну? А ты так и будешь грязным?
И, не слушая никаких возражений, столкнул парнишку в бассейн:
— Купайся!
— Но, мой вождь, у меня даже нет запасной туники.
— Дам тебе плащ, а одежду свою высушишь у жаровни или на кухне, я скажу Гавриилу.
Старик управляющий лишь посмеивался и качал головой: что поделать, варвары, они варвары и есть! Правда, к Эльмунду он относился очень хорошо, прямо как к собственному внуку. Ведь парень-то был католик, как и сам Гавриил.
— Давай свою одежонку, юноша. — Управитель подошел к бассейну и поклонился Саше. — Уж высушу. А тунику могу дать и свою… Почти новую, чистую.
— Ничего, любезнейший, он и так обсохнет. Маргон, мой слуга, еще не появился?
— Нет, господин. Он должен скоро прийти?
— Должен бы.
— Тогда я пока не буду запирать ворота на засов.
Хевдинг сразу же после прибытия отправил Маргона в храм договориться насчет синей краски и теперь ждал его возвращения.
В ожидании Саша с Эльмундом сели за стол: пили вино, только подогретое и разбавленное. Мальчишка расслабился, раскраснелся и словно бы невзначай сказал, что может запросто перестрелять из лука всех злодеев, что осмелятся показаться на палубе «черного судна».
— Вот прямо с той скалы и перестреляю, ну, там, где мы прятались.
Хевдинг усмехнулся: а что, не такая уж и плохая идея. И тут же спросил, где это Эльмунд научился так хорошо стрелять.
— Да уж, были учителя… — Парнишка поник плечами, но тут же встряхнулся. — Помнишь, мой вождь, ты спрашивал, где я жил после смерти матери? Так вот, у нашей семьи был один хороший знакомый, некто Умман. Он помогал доставать оружие, если надо было, прятал повстанцев, особенно когда их искали. Говорят, тогда многие выступили против Гейзериха-рэкса, особенно католики. А ведь моя матушка и я… И вот этот человек, оказавшийся разбойником, избавил меня от казни, а матушку не сумел. А уж в его шайке я делал все, что скажут… Бывало всякое.
— Постой, постой, — насторожился Саша. — Ты сказал, Умман? Такой темнолицый, сутулый?
— Ну да, сутулый, — Эльмунд махнул рукой. — Его так все и зовут — Умман Сутулый.
— Ах вот как? Ясненько…
Что-то громыхнуло за чуть приоткрытой дверью.
Хевдинг потянулся к мечу:
— Кто здесь?
Дверь скрипнула.
— Это я, господин Александр. Пришел доложить насчет краски.
— А, Маргон! Так заходи, что там мнешься? Ну? Как наши дела?
— Договорился. — Парень устало сел на пол, скрестив ноги, и Саша сунул ему в руки кружку с горячим вином. — Отец Гермонт, причетник, согласен продать нам немножко оставшейся после ремонта краски. Я ему сказал, что хватит и четверти амфоры.
Александр кивнул:
— Точно хватит. Теперь всего хватит, всего.
Говоря «всего», хевдинг имел в виду лодку с гребцами, которую думал раздобыть уже в самые ближайшие дни с помощью старого портового знакомца Марка Сеговия — тот ведь был ему должен по жизни! Так что оставалось лишь нарисовать на ней полосу… и, может быть, как-то изменить лицо? Подвести глаза, или надеть какую-нибудь шапку, или… Впрочем, зачем? Борода и так уже изменила Сашу, вряд ли его узнал сразу бы кто-нибудь из старых знакомых. Да и зачем маскироваться? Ведь ни один из бандитов «Тремелуса» его раньше не видел.
~~~
На следующий день королевский граф явился во дворец наследника, как и положено, рано, сразу после восхода солнца. Манций и Эвдальд уже прохаживались в саду напротив парадного портика, наслаждаясь синим искристым небом и теплым ветром — вестником близкой весны.
Конечно же, оба полюбопытствовали, куда это носило коллегу. Саша отвечал, что ездил по ближним селениям (тут он не лгал) по делам, связанным с королевским судопроизводством (что тоже, можно сказать, было чистой воды правдой).
— Живут же люди! — подмигнув своему приятелю, с оттенком наигранной зависти воскликнул Манций. — Ездят по деревням, наслаждаются сельскими видами. А мы тут гнием в сырых и холодных стенах. Кстати, наш господин думает направить тебя мне в помощь по старым делам о заговоре. Мне удалось отыскать верного человека, который раньше служил заговорщикам, затем предал их, а сейчас, похоже, все про него давно забыли. Чему этот прощелыга и рад — ведет себе достойную и размеренную жизнь, не вполне, правда, законопослушную. Но я его заставил вспомнить кое-что!
— А как на него вышел? — так, от нечего делать, поинтересовался молодой человек.
— Через архив. Представляешь, я думал, при нашем рэксе все архивариусы давно уже разбежались, ан нет! И вовсе даже наоборот.
— Так-так-так!
Выходит, остались архивы: копии допросов, донесений, расписок о сотрудничестве… Интересно! Быть может, удастся выйти на след Ингульфа? Хотя б узнать, где его могила.
— Да ты только глянь на него, дружище Эвдальд! — Манций расхохотался в голос. — Любезнейший Александр, ты, я вижу, уже чуешь запах награды! А она может быть, конечно, в том случае, если мы хоть кого-нибудь выловим из тех, кому тогда удалось уйти, затаиться. Тот человек, с кем я беседовал, сказал, что искать нужно в Гиппоне.
— В Гиппоне?
— Да. Именно ты туда и отправишься, друг мой, в самые ближайшие дни.
Гиппон…
Куда-то ехать, тем более далеко, Александр ну никак не планировал — было сейчас дело поважнее! Однако, зная характер Гуннериха, молодой человек хорошо понимал, что отказаться невозможно.
— Слава Гуннериху! Слава нашему господину! Слава наследнику престола!