— Да нет, — ответил псу Щелкунчик и потрепал его по-товарищески по шерсти. — Ты не прав, дружище… Совершенно не прав. Мы же все любим тебя, просто сейчас такие обстоятельства. При чем тут маленький ты или большой? Так надо… Ты подожди, я тебя непременно заберу потом. Как только смогу.
«Обещаешь?» — обидчиво и недоверчиво спросил пес и наклонил голову.
— Клянусь! — ответил Щелкунчик. — Ты же меня знаешь.
Барон еще раз внимательно посмотрел ему в глаза и лениво пошел в комнату, где ему предстояло драть незнакомую кошку, которая уже полчаса как шипела, забившись в угол, из-под дивана.
У Щелкунчика дома кошка тоже была, но ее Надя ухитрилась всучить соседке по лестничной площадке — толстой бабище из «новых русских»… Надя сказала, что кошка какой-то особой породы и что была куплена когда-то за валюту. Это пленило сердце бабищи, и она унесла кошку к себе.
Вероятно, у кошки теперь будет даже лучшая жизнь, чем прежде. Бабища будет кормить ее отборными консервами, не то что Надя.
Надя с кошкой враждовала из-за еды. Сначала ругалась Надя, когда каждый день накладывала кошке в миску сваренную специально для нее кашу, и вынуждена была пальцами запихивать туда, в кашу поглубже кусочки корма «Киттикэт». Надя — хорошая экономная хозяйка, ей всегда бывало жалко корма, и она придумала запихивать десяток кусочков корма в кашу, чтобы кошка и съела мало дорогого «Киттикэта», и в то же время была сыта…
Надя стояла на коленях и, старательно ругаясь, запихивала корм в кашу. Потом наступала очередь кошки. Лишь только Надя отходила от миски, как кошка тут же усаживалась на ее место и, почти точно так же ругаясь, полчаса лапой доставала корм из каши обратно…
Некоторое время Щелкунчик наблюдал за тем, кто же в конце концов одержит верх в этом противоборстве, но потом плюнул, поняв, что две женщины друг друга не переупрямят… У Нади с кошкой дело пошло на принцип, так что никто не сдавался…
Грустно было расставаться с прежней жизнью, грустно прощаться с кусочком самого себя.
Особенно понимая, что возврата назад нет и не будет.
— Барона я привезу, — заверил Щелкунчик дочку, и та поверила, успокоилась.
Впереди уже мелькали огни аэропорта, следовало быстро оформить все документы и сесть в самолет.
Подъезжая к уже знакомому дому на «Войковской», Щелкунчик был особенно осторожен. Было темно, только редкие фонари освещали все вокруг, а во дворе и вовсе горела только одна лампочка — у подъезда…
Но все равно Щелкунчик, напрягаясь, всматривался во все углы, во все подозрительные объекты.
Конечно, сейчас действовать было сравнительно безопасно, его прежние наниматели наверняка еще не успели сориентироваться в том, что произошло.
Пока что им было доподлинно ясно одно: киллер вышел из-под их контроля. Он все-таки ослушался, отправил за границу свою семью и тем самым здорово развязал себе руки.
Причем сама процедура отправки семьи была проведена в жестком режиме — один из людей банка был приведен в почти бесчувственное состояние, машина изуродована… Это было для «Солнечного» плохим знаком — такое поведение Щелкунчика говорило о том, что он не прочь поссориться и настроен весьма серьезно.
Посадив Надю на самолет, поцеловав детей и пообещав скоро приехать, Щелкунчик убедился в том, что взлет прошел удачно и что самолет с семьей теперь в воздухе, где их уже очень трудно достать. Теперь Надя, Полина и Кирилл были, в общем-то, в сравнительной безопасности. По самолету не станут же стрелять из зениток, а разыскивать по глухим латышским хуторам женщину с двумя детьми — дело долгое, хлопотное и неблагодарное…
На всякий случай Щелкунчик все же очень осторожно приближался к дому Нины, хотя и был уверен в том, что противник еще не успел связать его поступки именно с ней…
Двор был пуст, кругом стояла тишина. Значит, еще можно идти спокойно, но это не означает, что так же спокойно можно будет выйти завтра из этого дома. Уж к утру наверняка будут приняты все меры, чтобы разыскать Щелкунчика и выяснить с ним отношения…
На этот раз Нина открыла дверь не сразу, а предварительно спросив, кто это. Теперь она была трезва и абсолютно вменяема — наверное, все прошедшие в ее жизни события были уже в какой-то степени пережиты.
— Где ты был? — спросила она Щелкунчика.
— Отправлял семью подальше, — ответил он. — Чтобы никто зря не рисковал из-за меня. И чтобы развязать себе руки тоже.