— Да вам-то какое дело? — ответил водитель. — Вам же легче — меньше работать надо… И вообще — зачем вы задаете вопросы? Это же не ваше дело — вопросы задавать. Вы должны сделать все три дела, вам и платят только с этим условием.
«Действительно, что это я? — сам себе удивился Щелкунчик. — Растерял квалификацию…»
Спрашивать ни о чем было нельзя, это он всегда знал. Чем меньше знаешь, тем больше гарантия, что останешься в живых. Тем более что ему ясно сказано — заказ идет «в пакете», то есть только сразу на всех троих «клиентов». Может быть, следующий «клиент» будет таким сложным, что трудности окупят и легкость с первым?
— Всех троих я за десять дней не успею, — твердо сказал он, оборачиваясь к сидевшему позади человеку, поставившему с самого начала условие про десять дней. — Десять дней на троих — это самодеятельность, — добавил он. — От такой спешки только хуже будет. Вы же не хотите, чтобы я рисковал?
— А за сколько? — тут же почти хором спросили оба.
— Быстро, — ответил Щелкунчик решительно. — Но поскольку я еще ничего не знаю про двух других, то ничего и сказать не могу. А вдруг вторым окажется начальник ФСБ? Кто вас знает, ребята, чего вы захотите за свой «арбуз»… Нет, я могу только обещать, что тянуть не стану, но и сроки назвать не могу. Если вам надо поскорее, со сроками, то нанимайте пэтэушников с ломиками…
Оружие у него было, он приобрел сравнительно недавно пистолет, который использовал для защиты от рэкетиров. Оружие ему понравилось, бил пистолет точно и приятно, аккуратно ложился в ладонь.
Купить глушитель не составляет в современной Москве никакой проблемы, хотя Щелкунчик не любил пользоваться глушителем — ему казалось, что это снижает меткость стрельбы. И вообще — стрелять с глушителем — это то же самое, что сношаться с презервативом… Совсем не то ощущение. Как будто было что-то, а как будто и не было ничего…
Все-таки глушитель был необходим, и пришлось выложить за него некую круглую сумму.
Самой большой психологической проблемой для Щелкунчика была семья. Он хотел теперь обезопасить себя и семью. Себя — от возможности давления на него при помощи жены и детей. Однажды такое уже было, и он хорошо помнил свое ощущение беспомощности в те часы и дни. Кроме того, Надя и дети не должны ни о чем догадываться.
А куда отправить их? Ни у Щелкунчика, ни у Нади не было никаких родственников в других городах.
Оставался Андрис — чужой в общем-то человек. А если посмотреть с другой стороны, — то и не чужой. С Андрисом Щелкунчик виделся всего один раз в жизни, когда тот уводил у Щелкунчика жену Велту. Тогда Андрис — здоровенный и розовощекий, с глазами теленка — заехал на машине за вещами Велты и Полины. Они почти не разговаривали. Да и о чем они могли говорить — преуспевающий латыш Андрис и уволенный со службы майор советской армии, изгой в Латвии?
Один был покидаемым мужем, а другой — удачливым соперником… Андрис увез Велту вместе с Полиной на хутор в Латгалии. А потом между Андрисом и Щелкунчиком состоялся только один контакт, да и то телефонный, — когда Андрис сообщил о смерти Велты и о том, что он отправляет Полину в Москву, к отцу, к Щелкунчику…
Вот, собственно, и все знакомство. Но Щелкунчику почему-то теперь казалось, что именно Андрис — тот человек, на которого он может рассчитывать в критической ситуации. В конце концов, они ведь были мужьями одной и той же женщины. Которая теперь к тому же мертва… Тень покойной Велты теперь стояла между ними, одновременно разъединяя и связывая…
Идея была такова — Щелкунчик отправляет Надю с детьми в Латгалию к Андрису, якобы на летние месяцы, якобы отдохнуть перед новым учебным годом. Никто ни о чем не догадывается. Сам же Щелкунчик делает свои три «дела», объединенные в одно, получает свой «арбуз», а после этого спокойно едет в Латвию, забирает семью и уже больше никогда не возвращается в Россию. Они прямо в Риге покупают билеты до Бразилии или куда там решат, и все — прости-прощай… Как писал Лермонтов:
Ни в какие европейские страны они не поедут, незачем. Европа просто сошла с ума от страха перед нашествием русских эмигрантов. Им всем там почему-то кажется, что каждый русский просто спит и видит в прекрасных снах, как бы ему остаться на постоянное жительство в какой-нибудь европейской стране…
В Европе от страху напринимали массу дискриминационных эмигрантских законов, чтобы только не допустить русских эмигрантов. Дураки, лучше бы защищались от арабов и прочих негритосов, которые уже давно так заполонили все эти страны, что через полсотни лет основным европейским типом станет полунегроид-полуараб…