– А почему это подросток Кукин, в прыщах и запахе, позвал меня на танцевать? А не тот, которому передали? – спросила на вид трудолюбивая девочка в переднике. – Назло?
– Узнаете после медосмотра. Зло, – парировал лектор, или, скорее, нещадно пародирующий своего друга дебиловатый леворук, – это не прыщи. Фурункулы – к счастью не награда властей, а лишь меты возраста. Как пионерские значки когда-то.
«Да, это было. Но давно, несколько десятилетий… Впрочем, знаете, ныне не рекомендовано считать годы, счет лет разумно отменен, за это можно схлопотать общественное порицание, календари выпускают видо-звуковые, обозначительно-праздничные, без датировок, и флиртующие с экранов со зрителем «Дружков» куклы-манекены лишь иногда оговариваются: три миллиарда седьмой год с рождества первого трилобита или двадцать седьмой с начала выборов нашего каждый год нового, в коже новых идей и со светом незнакомых устремлений на лице НАШЛИДа.
Теперь, дети, все к всеобщему тихому ликованию устаканилось в разумнейшее, кропотливо состроенное крупнейшими головами эпохи общественное здание, вернее – строение. Самое первое, что вам нужно разучить, и многие почувствовали это на практике, кого ты встретил на этой земле, жильца какой категории, касты, полки или класса, как угодно. От этого зависит успех твоей жизненной миссии: творческой, туристической, познавательной, прозябательной или транзитной. Кого встретил – таков итог. На пути к здоровью».
– Хочу вопрос.
– Естественно, задавайте, и тут же ответ, – радостно потер руки в предвкушении дискуссии старый провизор.
– А почему… чего… Чего перестали поощрять за драки ранцами… в буфете, – разразился наконец один олух, тоже прыщавый. – Если героическая история там… эти ваши, катастрофы… там… лупцевали убогие все подряд, а чего это нам не поощрают дополнительно питанием, когда рюкзаками по башкам… Как ранние герои. Щас башки у некоторых как раз… под размер.
– Нельзя. Из-за ускорения отмирания мыслепроводов и засорения драчующихся ложными инстинктами. Население подходит к черте все ближе. Итак, время катастроф.
«Пришло время. Сдвинулись воды и свинтились горы Яростное солнце косо заглянуло на злую планету. Кто помнил имя – забыли, кто ел траву – закашлялся. Ледяные дожди обняли горящие пепелища, и спичками вспыхнули парусные струги, у бегущих соскочили ногти и веки, у сидящих отвалились стулья, у танцующих и поющих отнялись ноги и изо рта повалил едкий серый дым сожаления и позднего раскаяния и сквернословия. Дома съехали набекрень и сложились в свое нутро, телеги и шарабаны скатились с лопнувших скоростных магистралей, а по полям стали летать снопы сухих пчел, окрыленные ужасом зайцы и безхвостые лисы, забывшие о закатившихся за горизонт колобках. Все как-то смешалось и стало одно неотличимо от прочего, стерлись грани вещей и границы вер. Сверзились в кучу планы, гайки, циркуляры, штиблеты, прононсы, арканы, яды, яства, пот и любовь. Да, детки, это было, кто не знает… Только умные крысы и дальновидные тараканы, привыкшие к чепухе, спокойно слоями терлись в щелях, дожидаясь иных времен. И, ясно, времена эти благословенно пришли».
– Профессор, а чего у тебя рубаха не модная? Такие носить отходняк, – прогундосил какой-то верзила, возвышающийся своей капустой над ворохом голов.
– У него в брюках супермодно, – пропищала отроковица, изображая бывалую. – С запонками на стреме.
– Модная, очень модная, дорогие дети, – не стушевался старец-лектор. – По моде рассматриваемого времени. Будем о Риме, надену тогу. Начнем по истории аптек, натяну хламиду алхимика. Итак, к предмету, возврату времен.
«Опять заглянуло на растерзанные пажити отходчивое солнышко, кое-где проклюнулся свежий ручей или источник минералки. Выскочили взросшие самосевом колоски лебеды и льна, в развалинах застучал голосом кастрированного тенора патефон, а на краях щелистых дорог выползшие убогие люди и потерянные женщины, разукрашенные ожогами синтетических одежь, взялись общаться знаками препинания и подхватили вывороченные булыжники, как главные аргументы в гражданских спорах. А споры растений дали первые плоды.
Постепенно все потихоньку возвращалось, как после сдвоенного урока труда в школе для отсталых хулиганов. Нежданно вновь объявились владельцы отдельных усадебных развалюх, колющие взглядом дознаватели – крестец общества, исповедующие только им известные кодексы, а также простолюдины и граждане в матросках, отбирающие пробы комиссарской крови и у бредущих к местам незаконные бублики, медали и выданные темными особами разрешения на проход-проезд. Короче, начиналась эпидемия, а затем разверзлась и пандемия. Эпидемия лжи».